Выбрать главу

Правда в том, что нам потребуются годы, чтобы научиться воплощать объекты в реальность, точно так же как годы требуются для изучения языка или освоения навыков игры на фортепиано. Но отдача будет ощутимой. Другие люди ощутят то, что вы воплотили в жизнь. Ваши спонтанные изобретения будут объективно существовать, и их будут воспринимать так же, как воспринимают физический объект.

Чтобы достичь этого идеального итога, виртуальная реальность должна включать в себя этот самый саксофон, служащий для выражения и воплощения в реальность, или иные до этого не существовавшие инструменты, и неизвестно, можно ли эти инструменты создать. Но, полагаю, это можно осуществить[137].

Мир виртуальной реальности будет сочетать в себе качества физической реальности, языка и наивного восприятия, но совершенно иным способом.

Этот итог существования виртуальной реальности я называю постсимволической коммуникацией. Вместо того чтобы рассказывать истории о призраках, вы сами можете создать дом с привидениями.

Виртуальная реальность будет похожа на воображение, которому она предоставит безграничный простор. Она будет похожа и на физическую реальность, внутри которой она станет объективной и получит возможность приглашать других пользователей. А еще она будет похожа на язык, поскольку ее можно будет использовать с целью выражения и со скоростью, примерно сравнимой со скоростью мысли.

Разновидность синего

Здесь заканчивается расшифровка, но я помню, что последовало за выступлением. Множество вопросов. Сейчас я отвечу лишь на один из них.

«Секундочку! То есть виртуальные объекты будут такой новой разновидностью символов? А они будут абстрактными или платоновскими обращениями к объектам, которые могли бы существовать? Они действительно отличаются от слов?»

Рад, что вы спросили. Первое, что нужно понять: не существует пока научных определений значения, символов и абстракций. Наш мозг не может описать их как явления. Мы обдумывали значения этих слов на протяжении тысяч лет, но все еще не можем создать детектор, распознающий то, что они означают. Мы делаем вид, что воплощаем их в компьютерных программах, но это лишь маркетинговый ход для поиска инвесторов.

Но даже если и так, я могу привести аргументы в пользу того, что постсимволическая коммуникация будет непохожа на что угодно, существовавшее до нее.

Рассмотрим «синий». Ученый может сказать, что это частота света, которая лучше всего воспринимается рецепторами нашей сетчатки. Но это еще не вся история. Мы воспринимаем синий цвет в предметах, которые отнюдь не синие сами по себе, например цвет моря, травы и музыка. Итак, что же такое «синий»?

Представьте внутри виртуальной реальности ведерко, в котором находится все синее, что только есть в мире. Засуньте в него голову, и оно, как ТАРДИС, окажется больше внутри, чем снаружи, и любой синий объект будет проплывать мимо вас в некотором отдалении. Вы прочувствуете их общность, но при этом вам не понадобится обозначать ее каким-либо словом.

Это будет новая разновидность синего. Достаточно гибкая степень конкретности должна оперировать по крайней мере некоторыми обязанностями абстракции.

Еще один способ формулировать – представить, что вся Вселенная – твое тело, и тогда слова будут просто излишни. Вы просто осознаете то, что при других обстоятельствах вам пришлось бы объяснять словами. (Предыдущие два предложения могут оказаться сложными для понимания людям, которые никогда не пробовали оказаться в виртуальной реальности.)

Некоторые ученые заявляют, что в древние времена люди даже не замечали существования синего цвета, пока для его обозначения не появилось специальное слово[138]. Во многих древних литературных текстах оно отсутствует. Как не заинтересоваться, а что же отсутствует сейчас? Возможно, постсимволическая коммуникация сможет расширить наше восприятие лучше, чем слова[139].

Слово щупальцам!

Любой, кто приходил на мои выступления, слушал очень много о головоногих моллюсках. Я был ими просто одержим.

Более совершенные головоногие, такие как искусственный осьминог, о котором я упоминал раньше, могут проецировать изображения на собственную кожу. Они также могут изменять внешность практически до полной неузнаваемости, действуя щупальцами и поднимая кожу между ними. Осьминог может внезапно превратиться в рыбу, что служит отличным камуфляжем, пока хищнику не захочется рыбы. Головоногие моллюски стали умными в процессе эволюции. Они не просто изменяют внешний вид, но делают это мудро.

вернуться

137

Во втором приложении, посвященном фенотропному программированию, я немного рассказываю о том, как это можно сделать. – Прим. авт.

вернуться

138

См. «Сквозь зеркало языка» Гая Дойчера. – Прим. авт.

вернуться

139

Я годами размышлял о ведерках с синими объектами, но сейчас я могу привести примеры конкретных экспериментов. Возможно, придуманному мной старому макгаффину настала пора уйти на покой.

В алгоритмах машинного обучения, например тех, которые предлагают отличать собак от кошек, мы просим множество людей определить принадлежность объектов к категориям; кошки, собаки или синие объекты. Обычно они делают это для нас бесплатно в качестве участия в онлайн-игре или просто в новом и необычном мероприятии.

Затем мы задействуем сети обратной связи статистических корреляций, названных алгоритмами машинного обучения, с целью уловить то, что все эти люди нам сообщили. Впоследствии получившиеся программы могут различать и классифицировать собак, кошек и синие объекты зачастую так же хорошо, как среднестатистический человек, а то и лучше.

Так что ведерко из моего старого мысленного эксперимента получило воплощение. (Мне даже довелось поработать с самыми первыми алгоритмами.)

В 1980-е, когда я вел беседы, мне приходилось оспаривать главенство абстракций и символов, поскольку они были слишком уж дороги ученым-теоретикам. Но сейчас, когда алгоритмы машинного обучения не просто работают сравнительно эффективно, у меня появилась проблема противоположного толка.

Сейчас всем нужно напоминать, что одно их умение отличить кошку от собаки не означает того, что вся сфера познания стала понятной.

В человеческом мозге остается что-то вне взаимоотнесенностей. Например, мы не соотносим случайные новые математические выражения со старыми верными выражениями, чтобы вывести новые верные математические выражения. Мы понимаем математику, но не понимаем, что такое понимание. Пока что не существует научного описания идеи. Возможно, когда-нибудь оно появится, но сейчас его нет. Мы способны забывать то, чего не понимаем. Мы легко сбиваем себя с толку.

Мой друг Блейз Агуэра-и-Аркас (бывший сотрудник Microsoft Labs и нынешний сотрудник Google) и его коллеги попытались запустить алгоритмы машинного обучения в обратном порядке, чтобы выяснить, смогут ли в результате проявиться платоновские образы кошек или собак. Их работу стоит проводить с творческим подходом, но это может оказаться забавным и сюрреалистичным.

Мы не знаем, существуют ли в человеческом мозге платоновские образы кошек или собак. Нам известно лишь то, что при виде кошки или собаки активизируются разные нейроны, но нам неизвестно, как или почему.

Поскольку я не знаю, что такое символическая коммуникация, или даже того, будет ли она рассматриваться как полноценная концепция лет через пятьдесят, я не могу на самом деле знать, что такое постсимволическая коммуникация. И спустя все эти десятилетия мне до сих пор нравится понятие постсимволической коммуникации, поскольку оно делает акцент на том, что мы можем тянуться так далеко, насколько способны, чтобы обнаружить, что в виртуальной реальности может оказаться новым. – Прим. авт.