Вскоре из камышей начали возвращаться спасшиеся коммунары. Вынесли из сгоревшего общежития трупы погибших товарищей, положили рядом с теми, которые были снесены на берег лимана.
Из колокольни вышел Сергий.
— Братия! Братия! — взывал он, вытянув руки вперед. — Где ваш командир? Поведите меня к нему.
— Кто это? — опросил Белобров у плачущей коммунарки.
— Отец Сергии, звонарь, — ответила та. — Добрый человек.
— Где командир? — продолжал взывать Сергии.
С чердака трапезы[876] хлопнул винтовочный выстрел. Сергий вздрогнул, схватился за грудь и замертво упал на землю.
Чоновцы рванулись к трапезе, и через несколько минут приволокли труп рыжебородого монаха, убитого ими в короткой схватке на чердаке.
К монастырю прибыли еще подводы, остановились на берегу лимана. Чоновцы уложили на них погибших коммунаров, и траурный обоз медленно двинулся в Брюховецкую.
Всех черноризников выстроили в колонну, отправили под усиленным конвоем вслед за обозом.
На пасеке, где был убит председатель коммуны Науменко, Ярон вдруг остановился, стал на колени, перекрестился на монастырь, белевший за лиманом, и объявил со слезами на глазах:
— Стреляйте меня здесь, дальше не пойду.
К нему подошел старший конвойный:
— Не дури, поп, вставай!
Ярон сложил руки крестом на груди, прохрипел:
— Не пойду я, раб божий… Все едино смерть…
Попы и монахи молча смотрели на него, исступленно крестились.
— Ты что, глухой? Сказано тебе, встать! — прикрикнул конвойный на Ярона, но тот не поднимался, раз за разом бил земные поклоны…
XV
Евсевий только что отправил в соборе вечерню и вернулся домой, в квартиру, в которой раньше жил епископ Иоанн.
Время было позднее. Евсевий, не зажигая лампу, открыл окно, чтобы проветрить комнаты, снял с себя подрясник и вынул из буфета бутылку коньяка.
Послышался условный сигнал: три тихих удара в дверь. Евсевий поспешил на веранду, щелкнул засовом.
Вошла овдовевшая офицерша, закутанная в черную шаль.
— Ты один? — спросила она шепотом.
— Да, да, конечно, — ответил Евсевий.
Он запер дверь, проводил гостью в зал. Она покосилась на открытое окно.
— У тебя очень свежо…
В это время еще кто-то постучал в наружную дверь. Евсевий и офицерша замерли. Стук повторился.
— Кто это? — испуганно спросила офицерша.
— Не знаю… — пробормотал Евсевий. — Сейчас погляжу. — Он вышел на веранду, спросил: — Кто там?
Из-за двери донесся приглушенный женский голос:
— Это я… ваше преосвященство… мать Рафаила…
Евсевия бросило в жар. Растерянно оглянувшись в сторону зала, он отпер дверь и, как только игуменья переступила порог, проговорил с притворным изумлением:
— О, кого я вижу!
— Тише, тише, бога ради! — выдохнула игуменья и, не дожидаясь приглашения, направилась в зал.
Офицерша бесшумно взобралась на подоконник и выпрыгнула на улицу.
— А я сегодня днем была у своего земляка Левицкого, — сообщила игуменья, входя в зал. — За ним моя бывшая келейница, Софья Калита. Оказывается, он принимал участие в разгроме партизанского отряда Татаринова.
Евсевий окинул глазами зал и, не найдя в нем своей ночной посетительницы, облегченно перевел дух, оживился.
— Да, не повезло Татаринову, — сказал он глухо. — Красные расстреляли всех, кто участвовал в разгроме коммуны.
— Как, неужели всех? — побледнела игуменья.
Евсевий взмахнул руками:
— Это, пожалуй, и к лучшему. По крайней мере, никто не выдаст нас. Насколько мне известно, уцелели только отец Гурий да игумен Дорофей, которые во время налета находились здесь, в городе. Боюсь, как бы их тоже не схватили. Испугаются, развяжут языки.
— Где же они сейчас? — спросила игуменья.
— Отец Гурий где-то в плавнях, а игумен уехал в Кавказский миссионерский монастырь. — Евсевий указал на кресло. — Присаживайтесь, милости прошу! — И поинтересовался: — Ну, а как у вас дела? Я слыхал, что под Армавиром начал активно действовать отряд полковника Окорокова.
— Да, это верно, — подтвердила игуменья. — Сейчас ему помогает со своим отрядом наш есаул Бородуля.
— Ну, а отец Макарий как поживает у вас? — спросил Евсевий.
— Ничего. Уже правил службы, — ответила игуменья. — Битин — славный старик.
Она рассказала ему о работе, проделанной ею среди богомольцев, посещающих монастырь.
— Хорошо, хорошо! — сказал Евсевий, — Значит, подготовка к восстанию идет полным ходом. В других монастырях дела тоже неплохи, если не считать Лебяжский. Большинство верующих уже ознакомлено с нашим воззванием, — Он закрыл окна, зажег свет.
876
Трапеза — помещение для еды, столовая в монастыре; общий стол для приема пищи в монастыре; прием пищи; западная часть христианского храма. —