— Ну что у вас нового, Иван Андреевич? — спросил Жебрак и пригласил садиться.
— Много нового, Николай Николаевич, — опускаясь на стул, сказал Селиашвили с горским акцентом. — Есть возможность поймать Рябоконя.
— Так в чем же дело? — воскликнул Жебрак. — Ловите! Мы и так слишком долго с ним возимся.
— Да тут, понимаешь, нельзя с бухты-барахты, — перебил его Селиашвили. — Надо действовать очень осторожно. Понимаешь, Рябоконь со своим помощником Ковалевым, по кличке Астраханец, и адъютантом Дудником завели любовные шашни на хуторе Водоморивке: Рябоконь с учительницей Семеновой, Ковалев с вдовой Чернышовой, а Дудник с женой Зеленского. Они очень часто начали туда ходить. Вот тут-то и схватить бы их, понимаешь.
— Я в курсе этого дела, — входя в кабинет, вставил Соловьев. — Времени действительно нельзя терять.
Жебрак подумал немного, потом сказал решительно:
— Поручаю вам, Геннадий Иннокентьевич, сейчас же подобрать людей для операции, и мы ночью отправимся.
В районе станицы Гривенской в плавневых зарослях затерялся захолустный хуторок, получивший название из-за отсутствия питьевой воды «Водоморивка». В хуторе живут рыбаки.
Черная ночь. Вокруг хутора зловеще шепчутся непроходимые камыши да изредка пугливо покрикивают дикие птицы.
На окраине хутора приютился домик Зеленской. В щели закрытых ставен пробивается свет. Из трубы пахнет дымком.
Но вот во дворе раздался осторожный женский голос, и у двери остановились две темные фигуры. Постучали в ставню. Дверь тихонько отворилась, и фигуры скрылись в домике, и опять тишина.
Проходит полчаса, час… Где-то в камышах стукнули весла о борта лодки, захлюпала вода, и на тропинке, протоптанной в высоком чакане[932] к берегу лимана, замаячили в темноте три силуэта. На пороге домика показалась женщина, встретила ночных гостей и, молча пропустив их вперед, снова заперла дверь.
В комнату вошли Рябоконь с Ковалевым и Дудником. Здесь был уже накрыт стол — с выпивкой и закуской. Семенова стояла перед зеркалом и, не обращая внимания на мужчин, пудрилась. Рябоконь через плечо заглянул ей в лицо, проговорил:
— А ты сегодня еще лучше стала.
Семенова повернула к нему лицо, улыбнулась.
Ковалев болтал с вдовой Чернышовой, смеялся тоненьким голоском. Дудник сел на кровати и, закурив цигарку, обратился к хозяйке:
— Когда же твой чоловик вернется с рыбалки?
— В воскресенье обещал, — ответила Зеленская, вытирая руки фартуком.
— Ну, хай ловит рыбу, — подмигнул ей Дудник, — мы ему мешать не будем.
Рябоконь положил руку на плечо Семеновой, спросил:
— Газету принесла?
— Конечно! — ответила она. — Вон на угольнике лежит.
Рябоконь взял газету, поднес к лампе.
— Кто же тут следующий? Ага, Козликин и есаул Лаштбега! — Он занял стул у накрытого стола, с раздражением бросил: — Дураки! Дались в руки.
— Может, почитать вслух? — предложила Семенова.
— Почитай… — Рябоконь передал ей газету.
Семенова придвинулась поближе к столу, начала:
Вечернее заседание 11 августа.
— Подсудимый Козликин, что вы можете сказать по предъявленному вам обвинению? — задал вопрос Дроздов.
Со скамьи поднимается высокий, костистый человек, напускает на себя елейно-лакейский вид. Он говорит, как жилось за границей «генеральской братии».
— Они, — почтительно отзывается Козликин об Улагае, — не нуждались, чтобы их поддерживали иностранцы.
Своих же «лихих рубак» Улагай заставлял рубить турецкий лес.
— Платил он вам? — спрашивает народный заседатель Беляев.
— Какой там платил! — восклицает Козликин и с грустной миной добавляет: — Кормил только.
— Эксплуатировал, значит, своих офицеров, — слышится в зале.
О целях и задачах своих «хозяев» Козликин, как он утверждает, ничего не знал. Свою позицию на Кубани объясняет так:
— Разузнать хотели, как живут… и возвратиться домой.
Дроздов напоминает, что многие врангелевские офицеры по призыву Советской власти вернулись домой и живут теперь мирно, занимаются честным трудом.
— Почему вы так не сделали? — спросил он.
— Боялся расстрела, — угрюмо ответил Козликин.
Неожиданно он заявляет, что воззвание писали не офицеры, а поп Забелин.
— Ого, — раздаются возгласы среди публики. — Хороши пастыри!
Все старается доказать Козликин, что «ничегошеньки не делал», а обманывал Улагая, обманывал Ковалева, лгал в дневнике.
932
Чакан (рогоз широколистный, бочарная трава, куга) — многолетнее земноводное травянистое растение; вид рода Рогоз. Чаще всего чакан называют камышом, что является ошибкой —