-- Полы пойду у людей помою, за детьми посмотрю, -- делов везде много, -- грустно сказала Ольга. -- А ты учись, я тебя одна прокормлю.
-- Я есть хочу, -- произнесла Лиза. -- Я не наелась твоим хлебом и куском сахара.
-- Я тебе сейчас еще хлеба принесу, -- пообещала Ольга и ушла из комнаты.
Она отправилась к тетке, но побоялась пойти к ней сразу и села на рельсы, лежавшие на улице против окон теткиного дома. Старые рельсы, неизвестно чьи, находились на прежнем месте, и Ольга с улыбкой встречи и знакомства погладила их рукой. Она сидела долго и видела, что тетка два раза глядела на нее в окно, но тем более ей трудно было пойти в дом родных, хотя Ольга уже давно озябла на зимнем холоде.
Вечером Татьяна Васильевна вышла за калитку и позвала племянницу:
-- Иди уж, чего сидишь!.. Потрескай моего кулешу...
Ольга вошла в дом и съела кулеш из жестяной чашки, которую подала ей тетка; Аркадия Михайловича дома не было, но Татьяна Васильевна торопила, чтоб Ольга ела скорее, потому что тетке надо было уходить, и она из-за спешки даже забыла дать сироте хлеба, из-за которого Ольга и пришла к тетке, с тем чтобы унести хлеб Лизе.
Накормив племянницу кулешом без хлеба, Татьяна Васильевна неожиданно сказала:
-- Посиди еще, мне рано уходить, -- и вдруг вытерла фартуком глаза, где не было слез пли их было очень мало.
Затем тетка рассказала Ольге, что ей сейчас надо идти в железнодорожную столовую: муж ее, Аркадий Михайлович, теперь всегда как сменится, то умывается прямо из паровоза и потом идет в столовую, где он спознался, на старости лет, с одной официанткой-подавалкой, Маруськой Вихревой, и ей надо пойти туда, чтобы дознаться про эту измену...
-- Тетя, -- обратилась Ольга, -- дайте мне кусочек хлеба побольше.
Тетка молча поглядела на сироту и еще некоторое время подумала.
-- Ну да бери уж, -- произнесла тетка в раздражении от гибели всей своей жизни. -- Все одно, жить теперь мне не судьба... Горькая моя головушка!
Татьяна Васильевна заплакала и запричитала по самой себе, затем по мужу и по своему опустевшему дому, а Ольга самостоятельно открыла шкаф, где хранились продукты, и взяла оттуда ковригу печеного хлеба. Тетка глядела на нее, но ничего не говорила, только когда Ольга разрезала ковригу пополам и половину хлеба взяла себе на руки, Татьяна Васильевна вскрикнула и еще сильнее заплакала.
-- Вот моей и жизни конец! -- тихо сказала она. -- Кого мне теперь кормить, кого питать, кого в доме ожидать!..
Ольга пообещала вскоре еще навестить родную тетку и попрощалась с нею; она спешила.
-- Приходи хоть ты-то ко мне! -- попросила ее Татьяна Васильевна. -Уж ты видишь, какая я стала -- совсем на человека не похожа...
В общежитии Ольга застала Лизу; она уже вернулась с вечерних занятий, не досидев одного урока. Ольга отдала ей хлеб и велела есть, а сама начала заниматься далее по пройденным сегодня предметам, чтобы не отстать. Лиза жевала хлеб и говорила подруге, что сегодня было в классе, но она сама плохо усвоила уроки и не могла объяснить, что такое периодическое число.
-- Надо стараться, -- сказала ей Ольга. -- Чего ты уроки не досиживаешь? А когда сидишь -- о чем думаешь? Эх ты, горькая твоя головушка!
-- Тебе какое дело! -- обиделась Лиза. -- Чего мы завтра будем есть? -- вздохнула она.
-- Что сегодня, то и завтра, -- ответила Ольга. -- Я достану. Не надо было говорить, что мы будущие люди, когда ты ото всего умереть боишься и периодического числа не запомнила... Это прошедшие, буржуазные люди такие были -- вздыхали и боялись, а сами жили по сорок и пятьдесят лет... Нам надо остаться целыми, нас Ленин любит!
Лиза перестала есть хлеб и сказала:
-- Я больше не буду, давай уроки вместе делать, -- у меня в животе щипало, есть хотелось...
-- Что у тебя, кроме живота ничего нету, что ли? -- рассердилась Ольга. -- У тебя сознание должно где-нибудь быть!
Подруги сели делать уроки к общему столику, и долго еще светил свет на две их задумчивые, склонившиеся головы, в которых работал сейчас их человеческий разум, питаемый кровью из сердца. Но вскоре они нечаянно задремали и, встрепенувшись на мгновение, улыбнулись и легли на свои кровати в безмолвном детском сне.
Наутро Ольга снова пошла работать по людям, чтобы кормить себя и Лизу, а Лиза должна учиться пока одна за них обеих.
Через два дома от общежития курсов Ольге пришлось наняться приходящей нянькой к одному человеку, рано потерявшему жену, -- другой домашней работы нигде не было. Ребенку было всего полтора года, звали его Юшкой, и Ольга должна находиться с ним в комнате по девять и десять часов в день, пока отец Юшки не возвратится под вечер с завода; за эту работу Ольга должна получать с хозяина стол и зарплату по тарифу работников Нарпита.
Ольга полюбила Юшку; это был мальчик с большой головой, темноволосый, с серыми чистыми глазами, внимательно и добродушно наблюдавший все явления и происшествия в комнате; он обычно не плакал и терпел без раздражения и обиды свои младенческие невзгоды. Ольгу привлекла в ребенке одна его особенность: взяв сначала, он отдавал обратно ей все, что она ему дарила, и прибавлял к тому еще что-нибудь лишнее, что у него бывало под руками -- в люльке или на полу, где он играл и ползал. Если Ольга давала ему старую погремушку, то мальчик дарил ей в ответ деревянную бочку, которой он играл до того, и норовил еще отдать и соску с пузырьком или прочую обиходную для него вещь. Когда Ольга кормила Юшку кашей, он ел с охотой в том случае, если нянька тоже ест с ним -- одну ложку себе в рот, а другую ему, и так по очереди, иначе ребенок есть не хотел.
Ровно месяц прожила Ольга в няньках, нося каждый вечер пищу Лизе из своей доли, а потом нужда в работе миновала: курсантам выплатили полностью всю задолженность по стипендии и в столовую начали возить продукты. Но Ольга уже не могла оставить Юшку одного без помощи; почти ежедневно она видела его, навещая ребенка в обеденный перерыв между уроками или вечером после занятий.