– Могу вас уверить, что я говорил о моем заказе в размере пять-семь печатных листов, сделанном вам. Мне пришлось упомянуть об этом будущим редакторам «Отечественных записок» как потому, что я считал своею обязанностью это сделать по отношению к вам, так и для того, чтобы поставить им на вид, что материал, порученный вам для обработки, приобретен мною за несколько сот рублей. Раньше я не мог известить вас о переходе моего журнала в другие руки: дал слово никому не говорить об этом, чтобы болтовня не привлекла особого внимания цензоров к новому журналу. Редакторами будут: Некрасов, Салтыков и Елисеев. Следовательно, согласие на напечатание вашего труда будет зависеть от Елисеева. Я с ним уже говорил о вас, на что он отвечал мне, что для будущей редакции названная мною тема весьма подходящая и, если работа будет хорошо выполнена, он, Елисеев, примет ее с удовольствием.
Меня до того поразило это известие, что я совсем растерялась. Не говоря ни слова Краевскому, я протянула ему руку на прощанье и отправилась к Елисееву, с которым я была уже знакома.
Екатерина Павловна Елисеева – особа маленького роста, худенькая, с мелкими симпатичными чертами лица, чрезвычайно подвижная, состояла в то время в гражданском браке с Г. З. Елисеевым. Характерными качествами ее были необыкновенная доброта и жалостливость к людям вообще, но особенно к своим любимицам и любимчикам, которым она всегда готова была сделать все, что только могла. К несчастью, это далеко не всегда удавалось по ее же вине: она отличалась большою рассеянностью и нередко вносила просто сумбур при исполнении деловых поручений. При этом она страдала отсутствием памяти: часто даже при простой передаче результатов порученного ей дела она многое перепутывала, одним словом, попросту была особой порядочно-таки бестолковою. Это давало повод ее знакомым подтрунивать над нею и рассказывать по этому поводу смешные анекдоты как за ее спиной, так и в ее присутствии, причем она первая заливалась от смеха вместе с другими.
Ее экспансивность, правдивость, искренность и прямота доходили у нее до прямолинейности и нередко ставили многих в неловкое положение. Но самою выдающеюся чертою ее характера была безумная, страстная любовь, доходящая до пламенного обожания, к своему мужу. Это она доказала всею своею жизнью до последнего вздоха, своими заботами о нем, всеми своими поступками и отношением к нему. Его интересы, желания, вкусы она всегда ставила выше своих. Безумная любовь к нему была и причиною ее смерти. Она не только безотлучно находилась при нем во время его смертельной болезни, но когда он скончался, то после каждой панихиды, отслуженной у его смертного одра, когда все расходились, она садилась у его изголовья, покрывала его лицо поцелуями, вытирала своим носовым платком его лицо, а затем свое собственное. Я сама застала ее в одну из таких минут. Делала ли она это сознательно, чтобы заразиться трупным ядом, или потому, что покойник возбуждал в ней такую же страстную любовь, как и при жизни, и она, глядя на него в последние минуты перед вечной разлукой, думала только о том, что ее жизнь без боготворимого ею человека теряет для нее всякий смысл… Кто знает! Но она пережила его лишь на несколько дней: смертельно заболела, слегла в день его похорон и не могла на них присутствовать, – она умерла от крупозного воспаления легких.
Скоро после первого знакомства с Екатериной Павловной меня крайне удивило, что она называет своего мужа «мамкою». Я просила ее объяснить мне причину этого странного эпитета, который она давала человеку, ничуть не напоминавшему женщину.
– Григорий Захарович, – говорила я, – напротив, представляет характерный тип мужчины во всем блеске своей физической силы, ума и красоты.
Екатерина Павловна бросилась меня обнимать.
– Ты хорошо это сказала… Очень хорошо!
Меня страшно ошеломило ее фамильярное обращение ко мне на «ты», что я услышала от нее в первый раз. Заметив мое смущение, одна из ее любимиц, сидевшая тут же, объяснила мне, что на «ты» Екатерина Павловна обращается ко всем симпатичным для нее молодым девушкам и дамам.
– Понятно. Иначе значило бы оскорбить. А за что? Я не сумасшедшая!
Выражение «я не сумасшедшая» зачастую срывалось с ее уст. Когда Григорий Захарович слышал это, он обыкновенно говорил что-нибудь в таком роде: «Ну, это еще нужно доказать!»
Екатерина Павловна объяснила мне, что называет мужа «мамкою», «мамулечкою» потому, что каждому мать дороже всего на свете.
Не раз приходилось мне обедать у Екатерины Павловны вместе с ее знакомыми. Когда перед нею ставили блюдо с кушаньем, она тщательно его осматривала, выбирала лучший кусок, клала его на тарелку, бежала с нею к мужу, пододвигала ему нож и вилку, и быстро возвращалась на место. Однажды я шутя заметила ей, что она должна предпочтение отдавать нам, гостям, а особенно дамам, а не своим домашним. Она же, покачивая головой, как-то задумчиво произнесла: