Каждого исполнителя провожали громом рукоплескании и неистовым стуком.
Был объявлен антракт, и присутствующих приглашали в пустую квартиру, где на столах стояли тарелки с бутербродами, стаканы с чаем, графины с лимонадом и кувшины с клюквенным морсом. Все это мы получили от неизвестной с условием угощать желающих бесплатно. Это дало нам возможность украсить стену аншлагом с надписью громадными буквами: «Почтительнейше просят публику бесплатно закусить и освежиться».
– Ну, нет-с… злоупотреблять таким великодушием – совесть зазрит!.. Нужно помнить, что цель вечера благотворительная, – проталкиваясь сквозь толпу, громко произнес военный, единственный представитель своего сословия на этом вечере. Он положил на стол десятирублевку и взял стакан чаю. Пример ли военного или аншлаг с любезным обращением к публике, а может быть, и удачно выполненная первая часть программы, но только присутствующие внезапно охватил великодушный порыв. Хотя десятирублевиков никто более не выбрасывал, но на столе быстро выросли две кучки – одна с кредитками в рубль, другая – с мелким серебром.
Я нашла в толпе щедрого военного и поблагодарила его за пожертвование. Мы разговорились: он сообщил, что случайно прочел наш проспект, который ему так понравился, что он взял билет. Он уверял, что ему особенно легко и хорошо дышится в этом милом интеллигентном общества.
– А молодая особа, – спросил он меня, – которая так артистически исполнила одну из труднейших сонат Ветхое вена, – она тоже отрицает искусство?
Не могу удержаться, чтобы не сказать несколько слов об этом военном. Он отрекомендовался Николаем Дементьевичем Новицким; через месяц-другой после этого он познакомился с моею семьею, бывал одну зиму на наших вторниках, но затем исчез с нашего горизонта, так что я забыла даже его имя и фамилию. Прошло более четверти столетиям Мне необходимо было ехать в Киев для свидания с моим сыном, содержавшимся в то время по политическому делу в киевской тюрьме, и приходилось явиться к начальнику жандармского управления, грозному Василию Дементьевчу Новицкому, прославившемуся своею необыкновенной грубостью не только с арестованными, но и с их родственниками. И при этом фамилия Новицкого ничего не не помнила мне. Прежде чем явиться к киевскому Новицкому, мне посоветовали поговорить об этом деле с его братом, жившим в Петербурге и считавшимся весьма порядочным человеком. Петербургский Новицкий был тогда уже полным генералом и членом военного совета; чтобы быть ни принятой, я взяла к нему рекомендательное письмо от Н. К. Михайловского, который был знаком с ним. Каково же было мое удивление, когда Николай Дементьевич, прихрамывая, вышел ко мне с самым сердечным радушием, протягивая мне обе руки. «Да будет вам стыдно являться ко мне с рекомендациями! Я сам прекрасно вас знаю и с наслаждением вспоминаю вечера, проведенные у вас. А если бы вы знали, как часто приходит мне на память „вечеринка с благотворительною целью“!..» И мы вместе начали припоминать и надпись на аншлаге, и комическое содержание проспекта, и необыкновенное оживление посетителей в маленьких комнатках нашей квартиры, и подмывающее веселье молодежи.
И не один Новицкий через много лет вспоминал с удовольствием эту вечеринку, которая была таким обычным явлением в наших интеллигентных кружках, но лишь с меньшим наплывом посетителей и без благотворительной цели.
Возвращаюсь к прерванному рассказу. Один из устроителей как угорелый бегал по комнатам двух квартир, сзывая публику звоном колокольчика. Через несколько минут действительно раздалось превосходное пение хора «Вниз по матушке по Волге», дружно подхваченное всеми присутствующими; так же пропето было еще несколько народных песен. Даже такое громкое пение не вызвало усердия полиции, хотя вся наша парадная лестница была запружена народом, который прислушивался к пению, отчетливо раздававшемуся всюду. Духота и постоянное общение с пустою квартирой заставили нас открыть настежь входную дверь.
Блестящий успех нашего скромного угощения заставил устроителей закупить провизию для второго антракта в большем количестве, – нас одушевляла мысль хотя чем-нибудь отблагодарить публику за ее великодушие.
Вдруг меня кто-то окликнул. Я подняла голову и начала всматриваться в молодую особу, которая медленно приближалась ко мне. Она остановилась передо мной, улыбаясь, и я только через минуту узнала ее и бросилась обнимать.