ПОСТРОЙКА ЛОДКИ
- Что, спят ещё?
- Должно, спят.
- И Митя спит?
- Спит.
- Вот здоровы спать-то!
- Устали за дорогу-то, вот и спят теперь.
- Видал, какую резинку они привезли? Вот бы нам на рогатки! Зачем она им?
- Зачем? Стало быть, надо, раз привезли.
Этот приглушённый разговор я услышал сквозь сон. Я поднял голову, прислушался. В открытое окно вместе с утренней свежестью доносился нестройный гул ребячьих голосов. Чуть не все колхозные ребята собрались у нашего крыльца. Я слышал, как Андрей что-то убедительно объяснял товарищам. Если же кто-нибудь из ребят повышал голос, Андрей цыкал на них, чтобы не шумели, но, забывшись, сам кричал громче других.
- Зато Михаил Алексеевич снимать не умеет! - говорил кто-то из ребят.
- Ну да! - отвечал другой. - Он лучше Петра Ивановича может, только у него аппарата нет.
- Вот и неправда! У него в Москве большой аппарат есть.
Я быстро оделся, вышел на крыльцо и поздоровался с ребятами. Они окружили меня:
- А когда же лодку строить будем?
- Пора уж, Пётр Иванович! Мы давно дожидаемся...
- Успеем. Вот попьём чайку - и начнём.
Иван Васильевич уже давно встал и возился во дворе. Он доставал приготовленные для нас доски и свой немудрый инструмент: пилу, топор, молоток, громадные клещи, рубанок, кованые допотопные гвозди, смолу, паклю. Мать Андрея - Митревна, как её звали все соседи, - уже гремела самоваром, ухватами, и из кухни тянулся запах горячих лепёшек.
Наскоро позавтракав, мы вышли в переулок - тупичок за домом - и прямо на лужайке начали свою работу.
День был воскресный, и Иван Васильевич был свободен от работы. Приготовив нам инструменты и тёс, он сел на солнышко у поленницы и, не торопясь, стал свёртывать длинную козью ножку.
- Ну, стройте, стройте, а я посмотрю, как у вас дело пойдёт.
По правде сказать, нам было как-то совестно приниматься за работу на глазах у такого старого и опытного мастера, как Иван Васильевич. Но делать было нечего. Не идти же на попятную! Я взялся за рубанок, а ребятам дал мелкую работу: один держал доску, другой выправлял на обухе топора согнутые гвозди, третий раздёргивал паклю.
Стругать широкие длинные тесины было очень трудно. С непривычки я скоро натёр себе на правой руке пузыри. Они мокли и болели. Я обернул руку платком. Но так стругать было неудобно.
Тут Иван Васильевич не выдержал и подошёл ко мне:
- Ну-ка, уйди! Дай я постругаю.
Он поднёс рубанок к глазам, прищурился, постучал молотком по железке и начал ловко стругать доску. Из рубанка стали виться длинные кудрявые, пахнущие смолой стружки. Теперь уж вместо мальчишек доску ему держал я.
Работа шла весело и бойко. Мы не замечали жары, пили ковшом холодную ключевую воду и так увлеклись работой, что Митревна едва дозвалась нас обедать.
Ели мы с аппетитом, но очень спешили и даже за едой продолжали говорить о лодке.
Чтобы легче было выгибать тесины, мы облили в тени у сарая траву водой, положили на неё выструганные доски, и ребята время от времени поливали их сверху водой.
Наконец нужно было приступить к самой трудной части работы связать остов лодки. Хорошо, что мы ещё в Москве всё продумали и предусмотрели до мелочей. Поэтому у нас всё шло довольно гладко. Сначала мы с Андреем вытесали из полена трёхгранный брусок для носа лодки. К двум рёбрам этого бруска мы крепко пришили гвоздями концы обеих тесин, загибая длинные гвозди, чтобы тесины не разошлись. Теперь на траве стояли на рёбрах широким углом будущие борта лодки, и нам надо было выгнуть тесины так, чтобы они, постепенно расширяясь от носа, вновь суживались к корме.
Мне очень мешала рука: повязка слезала, работать было неудобно. Митя притащил пузырёк с йодом и так перестарался, что облил мне всю руку да и сам весь перепачкался. И всё равно пилить и стругать как следует я уже не мог.
Иван Васильевич, сам того не замечая, всё больше и больше втягивался в работу. Выровняв фуганком бортовые тесины, он выпилил и выстругал среднюю распорку; эта распорка должна была быть равной намеченной ширине лодки, но по высоте немного ниже бортов. Эту распорку мы прибили гвоздями поперёк бортовых тесин. Затем мы выпилили из толстой доски корму лодки. Чтобы борта лодки плавно сходились от середины лодки к корме, мы сделали эту доску короче средней распорки примерно в два раза. А для того чтобы нос и корма крепче держались и бортовые тесины не вырвали вбитых гвоздей, я набил поверх бортов на нос лодки выпиленный из доски треугольник, а на корму - узенькую дощечку, которая могла служить сиденьем для пассажира.
Пока я стругал доски для носа и кормы, Андрей выпилил доску для среднего сиденья, которую мы с ним и прибили внутри лодки, прямо на среднюю распорку.
Работа шла споро. Нам помогали все ребята. Особенно старался Горка. Митя тоже пытался не отставать, но у него всё получалось с непривычки не так складно. Тогда он придумал для себя другое занятие: он сбегал домой и принёс мой фотоаппарат.
- Дядя Петя, давай я сниму, как вы работаете. В Москву карточки повезём. Ты наведи мне, а я щёлкну. Ладно?
- Ну ладно, снимай.
- Только вы не шевелитесь.
- Как же не шевелиться-то, когда работаешь! Ведь ты нас за работой снимать хотел? - насмешливо спросил Андрей.
Митя щёлкнул затвором и важно сказал:
- Готово! Только ты, Андрей, выйдешь с раскрытым ртом.
Но вот остов лодки готов. Мы поставили его на фанерные листы, очертили контуры дна, перевернули на другую сторону, опилили фанеру и начали привёртывать шурупами и пришивать гвоздями фанерное дно к бортам.
Чтобы лодка не протекала, мы пришили фанеру на резиновую прокладку, внутрь которой была завёрнута жгутом пакля. Сделать такую прокладку оказалось не таким простым делом, как мы думали. Резина упрямо развёртывалась, пакля из неё вылезала, и дело не клеилось.
- Подожди-ка, сейчас мы это уладим! - сказал Иван Васильевич.
Он отправился в дом и возвратился с иголкой и нитками.
- Давай сначала прошьём легонько нитками. Вот тогда пакля и не будет вылезать.
Теперь работа пошла на лад.
Чтобы края фанеры не обивались и не отщеплялись, мы нарезали ножницами из старого железа узенькие полоски шириной в три сантиметра и, согнув их под углом, прибили поверх фанеры ко дну и бортам лодки. А чтобы фанера не продавливалась ногами, мы пришили гвоздями ко дну лодки во всю её длину широкую планку - киль. Осталось только просмолить лодку и покрасить её.
- Давай я уж сам просмолю лодку, - сказал Иван Васильевич. - Ты перепачкаешься весь да и не сумеешь сделать как следует. А я на своём веку столько лодок всяких пересмолил - и больших и маленьких страсть!
Он надел на руки громадные несгибающиеся кожаные рукавицы, сделал из мочала помазок, привязал его к палке и быстро промазал все швы и дно лодки густой горячей смолой.
Посмотреть, как мы мастерим лодку, набралось много народу. Здесь были не только ребятишки, но и взрослые. Они сидели на траве и добродушно подтрунивали над нами.
- Мало тебе колхозных лодок, Пётр Иванович, что ты свою посудину делаешь? - спрашивал один.
- Утонете вы на ней... - пророчил другой.
- Мотор бы к ней надо!
- Осадка у вашей лодки больно велика будет. Того и гляди, на мель в Волге засядете. Придётся буксир вызывать! - подсмеивался отец Горки.
- Не сядем! - отшучивался я. - У нас ваш Горка за лоцмана будет, а он фарватер хорошо знает.
Пока мы с ребятами и с Иваном Васильевичем строили лодку, Михаил Алексеевич сделал вёсла. Сделал он их замечательно! Сначала Михаил Алексеевич гладко отстругал доски, а потом нарисовал на каждой карандашом контуры будущего весла. Вот где сказалась его профессия! Он так старательно и точно рисовал, словно это был не чертёж простого весла, а очень сложная и тонкая литография.