Наконец, Тимер смог взять себя в руки и, выслушав своих мудрецов, по очереди подошедших к нему и что-то шептавших на ухо, переспросил:
— Я сейчас верно расслышал, что ты — никому не известный мальчишка, у кого на губах еще кумыс не обсох, а щетина даже не пробивается на лице, решил бросить вызов мне — великому и несокрушимому кагану Тимеру? Предводителю всей Урды? Единственному, кто смог одолеть и поработить склавенов, дрыгвичей и жителей Неведомы Далей?!
Тимер усмехнулся, поглаживая рукой длинные усы, и осклабившись повелел:
— Ты лучше оставь после себя завещание и укажи, кому нам передать тело после твоей безвременной кончины. Ведь с таким подходом, молодой бей, жить тебе осталось не долго.
«Эскен-бей» коротко улыбнулся и предложил:
— Так покажи мне, молодому неопытному воину, КАК должно сражаться настоящему батыру (богатырь, половяцкий, примеч. автора). Насколько я знаю, и пусть присутствующие аксакалы подтвердят мои слова, ты еще не стал каганом и каждый бей имеет право вызвать тебя, как равного, на честный бой и оспорить твои притязания. Мне нет дела до власти, я лишь хочу получать дань со склавенов и взять в жены Лыбедь Захарьевну.
Тимер начинал терять терпение от такой наглости, но все же он был хитер и расчетлив и понимал, что мальчишка прав, а говоря спокойно и по делу, да еще и в рамках законов Урды, он только поднимает своим словам цену, а его, Тимера, выставляет несдержанным и глупым и недостойным звания кагана, не соблюдающим законов степи.
Потому он кое-как улыбнулся и, сделав приглашающий жест рукой, сказал:
— Что ж, если всё, что ты хочешь, это какая-то девка и небольшой доход, я готов рассмотреть твою просьбу.
Но половяцкий бей хоть и был молод, на уловку не купился. Вежливо склонив голову и присев на указанное место перед Тимером, он продолжил:
— Благодарю тебя, справедливый Тимер, да преумножатся годы твоего правления, но ты все же не совсем верно сказал. Я не прошу тебя, но и не требую, только действую в рамках установленных советом Урды законов, — и обвёл глазами всех мудрецов, столпившихся вокруг трона Тимера и недоумевавших по поводу такого поворота событий.
— Аксакалы, прошу подтвердить мои слова, — обратился к ним юноша, — или указать мне иджму, кияс или иной источник великой мудрости Урды, говорящий об обратном.
Старики закивали своими бородатыми головами. Каган сидел стиснув зубы и больше не мог улыбаться:
— Хорошо. Будь по твоему. — Тимер мстительно прищурился, — но ты знаешь правила, ты должен выстоять трижды и тогда сможешь взять то, что уже сейчас опрометчиво считаешь своим по праву.
— Килешу! (Выражение означает согласие с условиями сделки, половяцкий, примеч. автора) — воскликнул Эскен, впервые за весь разговор так открыто проявив эмоции.
Башлык за его левым плечом, тот, что был повыше, нахмурился и с хрустом сжал рукоять ятагана.
Эскен бросил на него быстрый взгляд, выпрямился и ровным голосом продолжил беседу:
— Благодарю тебя, о мудрейший Тимер. Давай выберем место, время и воинов, чтобы мы могли соблюсти правила.
— Быть по сему, — согласился Тимер, а про себя отметил странное поведение гостя и дал себе мысленно задание разобраться с этим высоким воином, на которого так косился Эскен всю беседу.
Молодой бей тем временем продолжал свою речь:
— Я рад, что мы пришли к килешу. Предлагаю не оттягивать и назначить первое испытание завтра на раннее утро. Пока мы ехали, я осмотрелся, о великий и мудрый каган, — Эскен сделал ударение на последнем слове без тени улыбки. Тимер только скрипнул зубами.
Бей продолжил:
— Как я видел, территория Урды обширна и раскинулась далеко. Как раз достаточно, чтобы потешить половяцкую горячую кровь и провести скачки вокруг твоей ставки.
Молодой бей заулыбался, поглаживая безволосый подбородок и хитро подмигнув кагану, спросил:
— Думаю, ты, как истинный ценитель женской красоты, поймешь меня правильно. Я не хочу откладывать встречу со своей новой женой, пленённой кнесной, уж больно она мне пришлась по сердцу.
Каган притворно заулыбался в ответ и как будто понимающе закивал головой со словами:
— Да, слухи о её красоте достигали моих ушей.
Тимер зло прищурился и высокомерно протянул:
— Но также я слышал, что она не в меру строптива, зла на язык и глупа, как истинная баба.
Он поднял палец вверх, поучая юношу:
— А все от того, что девицу надо держать в узде и объезжать каждую ночь, чего, видимо, кнес отродясь не делал.
Тимер продолжал пристально наблюдать за реакцией своих гостей. Лица воинов бея оставались бесстрастными, их не интересовали разговоры начальников.
А «Эскен-бей» утвердительно кивнул головой и, выдержав изучающий взгляд половяка, добавил:
— Ты так прав, повелитель степей. Обо мне не беспокойся. Я уже преподал урок вежливости твоему глашатаю, поверь, и с кнесной справлюсь. Хрорик, похоже, поощрял самостоятельность супруги, и его действия еще вернутся к нему сторицею.
Бей и каган смерили друг друга тяжелым взглядом и на том завершили беседу.
Как только гости вышли, Тимер подозвал одного из прислужников и что-то долго шептал ему на ухо, затем отпустил со словами:
— И помни! Чтоб никаких почтасы булэгэ, пусть выпадут все их волосы! Доставить только лично!
Наутро небольшой отряд «Эскен-бея» собрался возле границы ставки в ожидании своего противника, чтобы пройти первое испытание — скачки.
Эскен, в легкой одежде, не смотря на прохладное весеннее утро, стоял возле своего тонконогого и невысокого скакуна. Ни седла, ни попоны на лошади не было, только одна скромная уздечка.
Тем временем Гуннар внимал эмоциональному диалогу Эрвара и Скапти. Парни сопровождали свой рассказ недвусмысленными жестами и ругательствами: «эти дети шакалов прячутся по кустам, терновник им в ребра!», «я видел, как они, канюк на их лысые головы, ослепляли друг друга кусками зеркал, приговаривая, что вот так Эскен-бей проиграет заезд», «они думают взять нас хитростью, козьи морды!»
Дослушав близнецов, Гуннар подозвал Бирна и что-то тихо сказал, на что географ улыбнулся по-детски и, захлопав в ладоши, подпрыгивая на каждом шагу, направился в сторону степи.
*
По равнине, недалеко от ставки кагана, неспешно ехал одинокий акын и, лениво перебирая струны старой думбры, напевал себе под нос:
«Еду я по бескрайней степи,
Путь мой долог был и тернист,
Но теперь я приехал домой
И гляжу на родные долины…
Вижу — солнце над степью встает,
Расцветает терновника куст …
Куст встает предо мной в полный рост!
И не куст это, а человек!
Он кустом притворялся зачем?
Чтоб к врагу незаметно ползти!
И теперь этот враг побеждён!
И валяется тихо в грязи!
Вот так куст необычный растёт…
Только это геолог — не куст!
Я его бородатую рожу
И приметный бесовский костюм
Не забуду уже никогда,
Столько песен испортил он мне!!!
— Я географ, — строго поправил акына Бирн и, прихлебнув ароматный байховый чай из помятой жестяной кружки, снова превратился в куст.
*
Тем временем молодой бей, проводив Бирна удивленным взглядом, проверил копыта своего жеребца и провел по его хребту пучком сена от хвоста к голове, а прежде чем отдать это сено, прошептал лошади на ухо: «Истину говорю: как хребет от спины этой не отходит, так и меня, Лыбедь, конь мой не сбросит. Услышьте мою мольбу, святые Духи, и помогите мне». После чего похлопал животное по шее и легко вскочил ему на спину — без седла и уздечки или иного снаряжения.
Проходящие мимо половяки только присвистнули, а какой-то особо противный половяк выкрикнул:
— Тебя, бей, обманули! Не лошадь это — горбатый шакал! На таком только кещкенэ малайлар (маленьких мальчиков, половяцкий, примеч. автора) катать, да и тем обидно, поди, будет!