В лирическом, не совсем обычном для него тоне разрабатывает тему временных скачков и В. Михайлов в повести «День, вечер, ночь, утро» (сборник «Исток»). Космонавт, вернувшийся на родную планету через пятьсот лет по земному счету, перемещается на машине времени назад и приходит к своей девушке через несколько часов после своего отлета, правда, ненадолго, но В. Михайлов тоже добрый автор, он находит способ, как Киру тоже переселить в будущее, к любимому человеку.
А вот пример противоположный. Сказав много хороших слов о сборнике В. Колупаева, я, к сожалению, не могу распространить эти оценки и на его повесть «Качели Отшельника» (сборник «Фантастика–72»).
Группа космических исследователей, отлучившись на несколько дней с научной станции на отдаленной планете (разумеется, со следами древней цивилизации), при возвращении обнаруживает, что там произошли странные вещи. Их товарищи куда-то исчезли, от некоторых остались скелеты, всюду запустение и разрушение. Перед нами распространенное начало множества научно-фантастических произведений. Произошло что-то непонятное… Ситуация дает возможность показать поведение разных людей, оказавшихся в критических обстоятельствах, внезапно лишившихся своих близких, друзей… Но возможность еще надо превратить в действительность.
Загадка объясняется довольно просто: оказывается, начальник станции организовал эксперимент по управлению временем. Эксперимент вышел из-под контроля, вследствие чего время на разных широтах Отшельника потекло по-разному. На экваторе уже прошло много сотен лет, а на полюсах все осталось по-прежнему. Тут, правда, возникает несколько чисто сюжетных неувязок: как, а главное, почему могло так случиться, что улетевшие на несколько дней со станции люди ничего не знали о готовящемся эксперименте? Два предположения: либо это была необдуманная, скоропалительная авантюра, либо от них это почему-то скрывали. Но почему, зачем? Никаких объяснений мы не получили. Понадобилось автору, чтобы они ничего не знали, вот они ничего и не знают. Или: на станции, где прошли века, осталась в «живых» одна девушка, которая, как и прилетевшие космонавты, не понимает, что произошло. Как же так? А она-то в каком же времени жила. Вопросы можно продолжать, но не в них дело. Вот прочли мы повесть. Давайте в очередной раз задумаемся, зачем она написана. Что хотел сказать автор читателю, претендуя на его время и внимание?
Может быть, автор хотел воспеть неодолимую поступь научно-технического прогресса и мощь человеческого разумам Вот, мол, каких успехов добилось человечество, даже течение времени изменять теперь может. Но для утверждения этой не слишком новой и чисто технической мысли не требовалось писать длинную повесть, к тому же она рассказывает не столько о победах человеческого разума, сколько о временных поражениях на пути к овладению тайнами природы. Но тогда будет более верным такое предположение: автор хотел сказать, что наука, прогресс требуют жертв, они неизбежны (хотя эта неизбежность как раз в повести и не обоснована), но, несмотря на эти жертвы, человечество все равно идет вперед. Что ж, пусть так. Опять-таки сама ситуация позволяет создать остродраматическое произведение. Она, и именно с экспериментом, вышедшим из-под контроля, была подробно исследована в повести Стругацких «Далекая Радуга». Речь не о том, что это какой-то совершенный образец, в ней есть натяжки, неубедительные решения, но катастрофа на Радуге показана через восприятие живых и разных людей. За них можно волноваться, радоваться, огорчаться, с ними можно спорить или соглашаться, то есть в произведении есть тот необходимый человеческий материал, который и делает литературу литературой. В «Качелях Отшельника» нам как раз этого-то и не хватает. Мы не можем сочувствовать девушке, которая много лет живет одна в окружении враждебной природы, потому что для нас остается закрытым ее внутренний мир. Нельзя же сочувствовать имени, написанному на бумаге. Мы не можем вникнуть в переживания другой девушки, которая входит в комнату и видит за столом скелеты своих только что оставленных товарищей. Разумеется, нас информируют о том, что она потрясена, но между сообщением о потрясении до изображения самого потрясения — «дистанция огромного размера».
Этим-то литература из кубиков отличается от первичной литературы. Она только называет, обозначает предметы и состояния, по большей части давно известные. Конечно, автор может сказать, что точно такого эксперимента с управлением временем никто не описывал. Может быть, точно такого и не описывал. Сути дела это не меняет. Не наполненная оригинальным человеческим, социальным, политическим содержанием, фантастика всегда будет оставаться лишь пустой игрой ума. Если же автор это понимает и стремится к такому наполнению, то, значит, ему просто не всегда хватает мастерства, чтобы осуществить свои намерения.