— Батюшки, никак ключа не найду. В карман передника его вроде клала.
На своем крыльце появилась Лунина, сбежала вниз, бросилась целоваться к соседке и орошать ее слезами, приговаривая:
— Дожили, Егоровна, дожили, радость-то какая! Теперь вернутся наши солдатушки по родным углам!
Около двенадцати часов дня местное радиовещание, в какой раз уже поздравив горожан с победой, пригласило всех на торжественный митинг. Он назревал сам собой, — площадь у трибуны не пустовала с раннего утра.
Песни, пляски, взаимные поздравления, оживленный гомон — висели над площадью. А кое-где плачущие с причитаниями вдовы в окружении насупленных ребятишек и здесь же речистые молодки, — уговаривали, успокаивали, сулили распрекрасную послевоенную жизнь.
Вдовы переставали плакать, ребятишки убегали от матерей поближе к гармошкам.
Катя держала Наденьку за руку, и они переходили от одной группы людей к другой. За Андрея Катя была теперь спокойна, он жив. Последние восемь месяцев войны муж работал в штабе и уверял ее в письмах, что почти не подвержен никакой опасности. Она верила и не верила: на войне случается всякое.
Очень напугал их однажды Слава, сообщив задним числом, как он, «не чувствуя никакой хвори, прожуировал в госпитале целых полтора месяца, потому что, видите ли, у него нашли какое-то затемнение на легких! Что ж, — на солнце и то есть пятна. Чего же хотят от человека? — саркастически философствовал он. И уж совсем мрачно заключал: — Отныне я не могу считать себя не только сержантом, но и солдатом. Я чиновник, как та небезызвестная вам Мая Н.»
— Господи, святые угодники, вняли моим мольбам. Так Маечка же на почте работает! Неразумное дите, Аника-воин. Катенька, пропиши-ка ты ему сама, чтобы он не гневил бабку. Куда определили, пусть там и несет свою службу. Чего надумал, с солнышком сравниваться! — взахлеб обсуждала письмо Аграфена Егоровна, и, вздыхая, добавляла: — Накося, больше месяца проболел!
— Мама, а почему вон та тетя в красном платке то улыбается, то плачет? Разве так бывает? — прервала размышления матери Наденька, показывая на высокую, дородную женщину с двумя медалями на пальто.
— Не свои, сыновнины надела, — всем поясняла она про награды, которые, увы, никогда не покрасуются на груди родного солдатика. — А уж парень-то какой был, всем на загляденье!
— Бывает, девочка, все бывает…
А подслушавший их старик, подхватил:
— Да уж, что и говорить. Сегодня радость и тризна бок о бок ходят.
Дома Екатерину встретили гости: Нина с Елизаветой Силовной прикатили.
— Принимай нежданных, — загудела тетя Лиза, поднимаясь из-за стола, как видно под хмельком. — Бабуль-ка твоя нам такой прием оказала… Ну, родная душа и только!
При этих словах тетя Лиза притянула к себе Аграфену Егоровну, трижды расцеловала.
— Горе у меня, Катерина, горе… Братана фрицы жизни порешили в ихней самой неметчине. За два дня до победы… Сорок восемь часов не дожил. Как припомню про эти самые часы — все нутро огнем жгет. А ну, извлекай, Нинушка, припасы. С первого дня войны берегла до сегодняшнего!
Нина предупредительно вытащила из сумки и водрузила на середину стола поллитровку московской водки.
— Разливай! — скомандовала ей Вагонова, грохнув кулачищем по столу так, что зазвенела посуда. — Бывало, верите ли, выйдем с братаном на гулянку в деревне, — нам дорогу уступают. Знают — силища! Один на один не суйся. Сомнем, скрутим. А тут, почитай, пулька с мизинец клюнула и нет человека!
Выпили: сначала за победу, — Елизавета Силовна весь стаканчик, остальные пригубили, — потом, долив себе вновь, она попросила выпить по русскому обычаю за упокой души ее сродственника.
— Мальчишечка у брата остался, — снова заговорила Елизавета Силовна, — так что род Вагоновых не переведется. Пусть сноха, как знает поступят, баба красивая, долго не навдовствует. Племяша я выращу, на ноги поставлю! Своих после покойного мужа не осталось, не наградил, как говорится, господь бог; племянник — родная кровь! Эх, одна я среди вас горемычная… — воскликнула тетя Лиза и, помолчав, продолжала, обращаясь к Нине: — А за Седова в цехе рады-радешеньки, наград навоевал, скажи, полный иконостас. Вернется, — сидеть ему во всех президиумах!
К девяти вечера жители городка стали пристраиваться на крышах, чтобы посмотреть, как будет салютовать столица. Орудийные залпы до них не донесутся, а зрелище увидят величественное.
Тетя Лиза пожелала любоваться салютом с крыши, раз уже загостились и остаются ночевать под гостеприимным кровом Аграфены Егоровны. Покряхтывая, она полезла наверх первая по приставной лестнице, добротно сколоченной когда-то Славой.