Наденьке в честь исключительного случая разрешили лечь спать не в восемь по обычаю, а после салюта, тетя Лиза настояла захватить ее с собой на верхотуру, — пусть девочка запоминает, как праздновали люди победу и завоеванный мир!
Под всполохи московских салютов небольшой отряд местных работников милиции дружно палил из винтовок, а в ответ им с каждой крыши и с земли раздавалось ликующее «ура»!
— Ай да мы, от столицы-матушки не отстаем! — в перерывах между залпами азартно вопил Лунин и, приподнимая руки, потрясал кулаками.
— Поуймись, Григорий Петров, уж очень ты размахался, свалишься ненароком, — с ехидцей советовала тетя Лиза. И спрашивала: — А сын-то твой где же?
— Это я-то? Нипочем не свалюсь! Где прицепился, там уж накрепко, — неслось в ответ. — А Витя мой дома, у тещи в Москве… С Севера вернулся. Целехонек!
Далеко за полночь, когда наконец приутих городок и в половине Ермоловых тоже угомонились, Катя на цыпочках вышла на кухню, чтобы без помехи написать письмо Андрею. Целый день ее томило желание поговорить с ним, поздравить.
Стоило Кате написать первые строчки:
«Андрюша, милый, неужели приближается день, когда мы увидимся с тобой?» — как, уронив голову на листок бумаги, она заплакала. Поначалу это были слезы тоски и горечи: сколько пережито, подавлено желаний, а лучшие годы остались позади. Затем к ней пришло успокоение и вспыхнула радость.
Ее Андрюша с мальчишеским лицом, широкоплечий, с сильными руками, жив, невредим и теперь уже можно, ничего не опасаясь, мечтать о встрече. Как он войдет, улыбнется, возьмет ее голову в свои руки, и наверняка скажет:
— Катенька моя, здравствуй!
«Здравствуй, здравствуй, — написала Катя и продолжала: — После долгой тревожной разлуки мы почти уже вместе. Я слышу твой голос и чувствую твое объятие. Здравствуй еще раз, с победой тебя!»
Глава 2
Городок веселел и внешне преображался. Возвратившиеся по домам уцелевшие защитники, кто солдатами, а кто и с офицерскими погонами, ремонтировали обветшавшие за войну дома, подправив, красили заборы.
Маскировочные шторы на окнах сменил извлеченный из сундуков тюль, накрахмаленный и наглаженный до хруста.
Отливала черным лаком труба над баней, выпуская в небо клубы дыма, и никто больше не покушался на ее существование.
Аграфена Егоровна всякий раз хмурилась, стоило ей посмотреть на собственный дом, — на свою и лунинскую половину. Не дом, а сирота бесхозная! Оно и понятно: у Ермоловых оба мужчины по чужим краям, когда-то еще вернутся.
У Валентины Степановны и того хуже: женатый сын накрепко обосновался в Москве — редкий гость у матери. Григорий Петрович — некогда рачительный хозяин — совсем отбился от дома.
— Мой-то на старости лет с ума свихнулся, — призналась однажды соседка Валентина Степановна. — Знаешь, чай, краснорылую бабу поперек себя шире, что пивом на площади торгует?.. Ее своей кралей облюбовал. И сына не постеснялся, не пожалел, как прищучила его эта самая любовь!
Аграфена Егоровна с тех пор каждый день забегала на половину Луниных и все под каким-нибудь предлогом, хотя скрытой заботой было проведать Валентину: не легко, поди, на тридцатом году супружеской жизни остаться брошенной мужем!
Валентина Степановна держалась с достоинством и, должно быть, как за якорь спасения, ухватилась за свою работу в яслях, нянчила ребятишек, не считаясь со сменами.
«Ну, да бог с ним, с домом-то», — думала бабка и с неменьшим нетерпением, чем Катя, ждала Андрея. Он сообщал, что скоро должен приехать.
До возвращения Славы было еще долго, он отслуживал действительную, и ему оставалось полтора года.
По целой неделе Аграфена Егоровна сочиняла внуку письмо: он тосковал на чужбине и просил, чтобы она писала ему про все подробности их жизни. Сам же он с некоторых пор стал отвечать коротенькими, однообразными писульками: «Жив-здоров. Служу. Служба идет по-прежнему».
Старушка иногда сердилась на такие отписки и выговаривала Славе:
«Хоть бы стишок новый прислал, али перестал складывать? — спрашивала она внука и успокаивала: — Ну, не кручинься, дома распишешься. На чужой стороне даже птицы поют хуже».
— Уж не случилось ли там с ним чего? — часто пригорюнившись, вслух высказывала она свои думы.
Катя искренно дивилась:
— Не выдумывай, бабушка, никаких происшествий нет. Да и быть не может. Просто скучает парень, немного тяготится подневольной жизнью и писать особенно нечего!