«Ведьма она проклятая, приколдовала Витю… Всю жизнь ее любит…»
Виктор остановился, жена шагнула к нему, обняла его за плечи и, всхлипывая, стала говорить, что любит его и боготворит.
— Я все готова простить тебе, Витенька, как бы мне ни было больно… Разве она способна любить так самоотверженно, как я? Нет, и тысячу раз нет! Тебе с ней сразу не повезло и всю жизнь, я уверена, не было бы везенья. Ты вникни: она, по сути, неудачница. Сначала ногу оторвало, потом ты передумал на ней жениться. Затем на мужа — или кто он там ей — пришла похоронка…
— Ну, хватит, хватит, — совсем несердито остановил жену Виктор и то ли машинально, то ли намеренно опустил руку на ее волосы.
Чуть слышно вздохнув, Фаина притихла.
— Да, — помедлив проговорил Виктор, потрясенный любовью и прощением жены, — я крепко виноват перед тобой, Фаня. Представляю, сколько ты выстрадала!
Он приподнял ее лицо с устремленными на него глазами.
— Прости меня и забудь. Ты у меня необыкновенная, великодушная женщина! — добавил он с воодушевлением, впервые невольно сравнивая, как мудрено иногда ему бывало с Ниной и как просто с женой.
Глава 6
Всю войну Наденька прожила с бабушкой Аграфеной Егоровной, вернее, для девочки уже прабабушкой, и, Катя, положив себе за правило хотя бы раз в неделю навестить их, — твердо придерживалась этого.
Бабушка — есть бабушка, пусть не одержимая верой в бога и тем не менее, она могла пропеть вполголоса молитву перед сном или, садясь за стол, перекреститься, глядя в пустой угол.
С тех пор как Наденька помнила себя, она всегда понимала, что ее любовь и привязанность к маме совершенно иные, нежели к бабушке. Бабка вечно рядом, одевает и обувает, водит гулять, сердится, если внучка «не послухмянна».
Без слов ясно, такую бабушку поискать, — Наденька никогда не сменяла бы ее ни на какую другую. Остаться без бабушки даже на то время, пока она ходит в магазин, не взяв ее с собой, — большое огорчение. И страшно становится: а ну как не вернется!
Но мама — это что-то особенное. Ее редкие приезды — праздник для Нади, и для бабушки тоже. Странно, при маме получалось как-то так, что и капризничать не из-за чего! И, спасибо бабушке, — она никогда не жаловалась на нее хотя грозилась много раз.
— Вот лопнет мое терпение…
Терпение у бабушки, как видно, выдерживало, не лопалось, а время шло и шло. Даже сама бабушка говорила:
— Вырастешь, поумнеешь!
Хорошо устроена жизнь — все это сделается без Надиных усилий и стараний! Бабушка уверяла, что Надя растет по ночам, когда летает во сне.
Мама писала о ней дневник со слов бабки. Аграфена Егоровна, сетуя на слабую память, часто просила внучку напомнить ей, о чем рассказывать маме. Иногда это бывал ее разговор с куклой, услышанный бабушкой, а иногда неожиданно сказанное ею смешное словечко.
Мама редко, но читала дневник вслух, и тогда все трое смеялись.
В три с половиной года Наденька как-то незаметно, по кубикам с буквами и по большой географической Славиной карте, что висела на кухне, — выучилась читать и стала самой юной читательницей городской детской библиотеки.
Стоило посмотреть, с какой самозабвенной важностью она шествовала за руку с бабушкой обменять десятки раз прочитанную и, следовательно, заученную наизусть книжку, чтобы взять другую!
Когда небольшой запас местной библиотеки иссяк, мать стала привозить книжки из Москвы.
Рядом с чтением шла деятельная переписка с отцом. Слепленные бабушкой конверты уходили к нему каждую неделю. Наденька щедро одаривала отца своими цветными рисунками неизменных домиков, лучистого солнца и плоских человечков с растопыренными руками-палочками.
Катю пугали: пойдет ваша примерная дочка в школу, и вы наплачетесь с нею. Неинтересно ей будет в школе…
Из оставшихся лоскутков от плащ-палаток, которые Аграфена Егоровна шила еще в начале войны, — мать смастерила Наденьке сумку с «молнией». Шел второй послевоенный год, но Катя, как ни бегала по магазинам, нигде не могла купить своей школьнице ученический портфель.
Волнуясь больше дочери, Екатерина утром повела ее в школу, в ту самую, где она сама когда-то училась.
Старинное двухэтажное кирпичное здание с белыми окнами и с единственным балконом по фасаду, — как оно было хорошо знакомо ей за девять лет, проведенных здесь! И сколько с его стенами связано воспоминаний!
В последние годы без родителей, когда бабушка стала брать стирать белье на дом, а Катя помогала ей, чтобы заработать на кусок хлеба, — в каком не по росту коротеньком, вытертом пальтеце из «чертовой кожи», обутая в неуклюжие с заплатками на голенищах валенки, — она бегала зимой на уроки!