Теперь Халеф повиновался и развязал миридита. Тот поднялся с земли. Если бы мы подумали, что он первым делом побыстрее удерет от нас, мы бы ошиблись. Он потянулся, выпрямил руки, так долго прижатые к телу веревкой, а потом подошел ко мне.
— Эфенди, — сказал он, — я не понимаю, что означают твои поступки.
— Я же сказал об этом!
— Я свободен?
— Иди куда глаза глядят.
— Ты не требуешь от меня ничего? Совсем ничего?
— Нет.
— Даже не берешь с меня обещания пощадить тебя?
— Это мне не пришло в голову!
— Но ведь мне надо тебя убить!
— Попытайся!
— Ты же знаешь, что сегодня вечером я последую за своими спутниками.
— Я знаю это и не имею ничего против того, что ты делаешь.
— Ты знаешь, где они ждут меня?
На его лице читались признаки некой внутренней борьбы. Гордость и кротость, ненависть и умиление спорили друг с другом. Потом он сказал:
— Ты будешь считать меня за труса, если я приму от тебя свободу?
— Нет. Я тоже согласился бы на это и все равно считал бы себя храбрым человеком.
— Хорошо, тогда я приму от тебя жизнь. Ни один человек не стал бы больше иметь со мной дело, если бы я принял подарок от убийцы моего брата, чтобы загладить месть. Нет, кровная месть по-прежнему разделяет нас, но на какое-то время она утихнет. Я вижу, здесь лежит мой чекан. Я возьму его и передам тебе, хотя он и так твоя законная добыча. Ты понимаешь, что это означает?
— Нет.
— Это знак того, что кровная месть временно утихла. Как только ты вернешь мне топор, она вспыхнет снова.
— Тогда я оставлю его у себя, чтобы мы больше не сражались.
— Да. Ты решил его взять себе?
— Я возьму его.
— Куда убежала моя лошадь?
— Она пасется там, наверху, у кустов.
— Тогда я пойду. Эфенди, я рад бы тебе протянуть на прощание руку, но на твоих руках кровь моего брата. Я могу коснуться тебя, лишь чтобы убить. Прощай!
— Прощай!
Он зашагал прочь. Удалившись от нас, он еще раз обернулся и кивнул нам, а затем подошел к лошади и вскочил на нее.
Чекан я храню до сих пор. Кровная месть все еще спит и, пожалуй, не пробудится никогда.
Маленький портной взирал на эту сцену с напряженнейшим вниманием. Казалось, что, несмотря на все мои обещания, он был уверен, что я прикажу убить миридита. Доволен ли он был таким исходом дела или же нет, по выражению его лица было непонятно. Оно не выражало ничего, кроме необычайного изумления.
Халеф был явно недоволен. Ему бы больше понравилось, если бы я приказал всыпать этому человеку полсотни плетей, а потом отпустить. Однако дело даже не в низости подобного наказания; после такой порки мой смертельный враг вдвойне был бы обозлен на меня, в то время как теперь мне уже нечего было его опасаться.
Хаджи не рискнул меня упрекать, поэтому выместил всю досаду на портном:
— Эй ты, хозяин иглы и нитки, чего ты стоишь здесь, уставясь в небо, словно оно дождит верблюдами? Чем ты так удивлен?
— Меня изумил эфенди.
— Меня тоже.
— Он мог бы его убить.
— И тебя тоже!
— Меня? Почему?
— Придет время, скажу, хотя могу тебе и написать это.
— Но если вы убьете меня, вы останетесь без проводника/
— Жаль, конечно!
— И кто знает, что еще случится с вами в пути!
— Ничего! Хуже, чем с тобой, не будет. Ты знаешь здешние законы кровной мести?
— Знаю.
— Верно, что теперь их вражда утихла?
— Верно, конечно, пока чекан не вернут хозяину. Но он обязался удержаться лишь от кровной мести; от всего другого — зарока нет.
— Что ты имеешь в виду?
— Он может, к примеру, напасть на вас, чтобы ограбить и убить. В таком случае он убил бы вас как грабитель, а вовсе не как кровник.
— Аллах велик, но честность ваша ничтожна, — ответствовал Халеф. — Что пользы моему соседу, ежели я поклянусь ему не воровать его тыквы, а сам ближайшей ночью стащу его дыни. Все вы тут мошенники и плуты!
Я прервал его беседу вопросом:
— Как далеко отсюда до Йерсели?
— Всего лишь час езды.
— Мы можем остановиться там, чтобы освежиться. Есть там хане?
— Да, я знаю хозяина.
— И где ты предложишь провести нам ночь?
— В Килиссели; там я тоже знаю хозяина.
— Долго ли туда ехать?
— От Йерсели добрых четыре часа.
— Почему ты выбираешь именно эту деревню?
— Это очень красивое место. Оно лежит в долине Мустафа, где все, что угодно сердцу, очень дешево и имеется в изобилии.