Он глумливо усмехнулся. В ответ рассмеялся еще кто-то, и я услышал следующее:
— Не улизнуть этим мышкам, кошки-то ждут у норы.
Я не узнал этот голос, лишь понял, что мужчина сидит возле люка — как раз там, где находилась моя голова.
— Ты слышишь? — спросил Халеф. — Они еще тут; можешь попросить их уйти. Хотел бы я знать, с чего ты начнешь.
— Сейчас ты узнаешь. Дай-ка мне мое оружие; пожалуй, мне хватит двух ружей.
— Ага, теперь понимаю. Какое выбрать вначале?
— «Медвежебой».
Разумеется, я говорил очень тихо, чтобы меня не услышали сторожа. Халеф подал винтовку Оско, а тот протянул ее Омару.
— Ну, внимание, Омар! — шепнул я. — Здесь, наверху, под потолком, мало места; я не сумею управиться с ружьем. Я могу лишь держать стволы, приложив их туда, куда будут посланы пули. Я скажу «раз» и «два». Ты обеими руками возьмешь приклад. При счете «раз» ты выстрелишь из правого ствола, а потом, когда я снова прицелюсь, то есть при счете «два», выстрелишь из левого ствола. Понятно?
— Да, господин!
Я взял двустволку в руку и приложил ее к середине крышки — туда, где уселся мясник.
— Сейчас! Раз!
Грянул выстрел. Над нами раздался ужасный вопль; в нем слышалось отчаяние.
— Аллах! Они стреляют!
Кричал вовсе не мясник, а кто-то другой. Он сидел на той части крышки, что была сколочена из круглых кряжей. Я направил левый ствол ружья туда, где одно бревно сходилось с другим, и, значит, надо было пробить пулей не толстый ствол дерева, а прилегавшие друг к другу края бревен.
— Два!
Прогремел второй выстрел «медвежебоя»; в тесном помещении он звучал почти как выстрел из пушки.
— О Аллах, Аллах! — прокричал тот, кого задела пуля. — Я ранен! Я убит!
Мясник вообще ничего не сказал. Я слышал, как он вскрикнул, но не уловил ни единого слова. Прозвучал лишь громкий стон.
— Оско, тебе тяжело? — спросил я.
— Чем дольше стою, тем тяжелее.
— Тогда давайте отдохнем; время у нас есть.
Когда я снова уселся на пол и остальные обступили меня, Халеф сказал:
— Да, такой просьбе нельзя противиться. Ты попал?
— Два раза. Похоже, мясник убит. Вероятно, пуля прошила мышцы «достославного седалища» и вонзилась в тело. Другой только ранен.
— Кто он?
— Скорее всего, тюремщик. Если бы это был кто-то другой, то я бы узнал по голосу. Этот же так мало говорил, что я не помню его голос.
— Ты думаешь, что сюда никто больше не сунется?
— Больше никто не совершит такую глупость, которая может стоить жизни.
— Но как мы поднимем крышку? Вот главный вопрос.
— Выстрелами я собью с крышки железную скобу. Для этого достаточно будет нескольких метких выстрелов по краям скобы, утопленным в древесине. Я заряжаю две пули; скоба этого не выдержит.
— Ах, если бы удалось!
— Удастся, конечно.
— А потом быстрее выберемся на крышу и вниз! — сказал Халеф.
— Ого! Так быстро дела не делаются. Как ты вылезешь наверх? — спросил я.
— Встану на плечи Омара, и ты тоже.
— А как выберутся Омар и Оско?
— Гм! Мы вытащим их наверх.
— Быть может, мы и вытащим Омара. А вот до Оско не дотянемся.
— Ничего страшного. Мы спустимся и откроем дверь.
— Если бы так удобно было спускаться вниз, в чем я сомневаюсь, — тем более с моей ногой мне будет трудно.
— Ну, как-нибудь справимся.
— Разумеется! Надеюсь, наверху еще осталась веревка, с помощью которой они вытащили Мубарека. Тогда мы могли бы спуститься по ней, хотя тут надо еще как следует подумать. Как только мы выберемся из люка, нас, конечно, встретят пулями.
— Я думаю, там, наверху, никого нет, — возразил Халеф.
— Прямо над нами, пожалуй, нет никого, но на крыше дома кто-то есть. Они могут стрелять по нам, укрываясь за бревнами.
— О, беда! Значит, нам не выйти отсюда?
— Все же попытаемся. Я поднимусь первым.
— Нет, сиди, лучше я! Или ты хочешь быть застреленным?
— Или ты хочешь этого?
— За мной дело не станет! — ответил хаджи.
— Вспомни про Ханне, любимейшую из жен и дев! А у меня ведь нет Ханне, которая меня ждет.
— Ты и без Ханне куда важнее, чем я с десятью цветами дев красоты.
— Не будем спорить! Главное — я тебе откровенно хочу сказать — в другом: себе я доверяю все же больше, чем тебе. Я пойду первым, а ты, если хочешь, вторым. Но не поднимайся наверх, пока я тебе не разрешу.