— Оставьте мяснику то, что у него было, — велел я. — Он не наш. Пусть же староста делает с ним все что угодно. А вот вещи Мубарека возьмем себе.
У него были при себе нож и пара старых пистолетов. Его ружье лежало на крыше домика; оно нам было не нужно. Но малыш вытащил у него из карманов еще и два кошелька — два огромных, набитых доверху кошелька.
— Хамдулиллах! — воскликнул он. — Кошельки битком набиты халифами и мудрецами Корана. Сиди, это золото, золото, золото!
— Да, раз человек платит коджабаши такие деньги за побег, значит, у него есть золото. Возьмем его, в этом нет греха.
— Конечно, возьмем его!
— А для чего? Поделим все, Халеф?
— Эфенди, ты хочешь оскорбить меня? Ты считаешь Халефа вором? Я раздам золото беднякам. Вспомни, как счастлива была Набатия и как радовались хозяин хутора и корзинщик! Это золото избавит многих людей от страданий, а нам откроет дорогу на небеса.
— Этого я от тебя и ожидал!
— Тогда убери золото.
— Нет, возьми его себе. Дорогой Халеф, ты будешь нашим казначеем подаяний.
— Благодарю тебя! Я буду верен своему долгу и честен. Надо пересчитать деньги.
— На это у нас нет времени; нам надо идти. Занесите обоих в домик. Там уже лежит мертвый тюремщик.
— Ты его тоже застрелил?
— Нет, только ранил, а Баруд эль-Амасат добил его прикладом, потому что раненый стал для них обузой.
— Вот так негодяй! Ах, если бы он попал мне в руки! Беритесь за дело вы, двое! А теперь положим эфенди в паланкин.
Затем они внесли паланкин в домик, поставили его на пол и удалились, чтобы убрать Мубарека и труп мясника. Внезапно я услышал ужасный стон. Тюремщик был еще жив. Вернувшись, Халеф взял головешку; при свете ее мы увидели фонарь; он стоял на скамье; мы зажгли его.
Теперь мы могли осмотреть стонавшего. Он выглядел ужасно. Моя пуля раздробила ему бедро, а удар приклада пробил череп. Он оцепенело глядел на нас; спасти его было уже нельзя.
— Вот моя феска, Халеф, принеси воды!
Феска сделана из такого плотного материала, что не пропускает воду. Мы дали умиравшему попить и смочили ему голову. Похоже, это пошло на пользу. Его глаза прояснились. Он смотрел на меня осмысленным взглядом.
— Ты нас знаешь? — спросил я.
Он кивнул.
— Через несколько минут ты предстанешь перед извечным Судией. Ты знаешь, кто проломил тебе голову?
— Баруд эль-Амасат, — шепнул он.
— А ты ведь думал, что сделал ему добро. Тебя обманули, но Аллах простит тебя, если, расставаясь с жизнью, ты покаешься. Скажи мне: старый Мубарек и есть Жут?
— Нет.
— Кто же тогда Жут?
— Не знаю.
— Ты не знаешь, где его искать?
— Они хотят встретиться с ним в Каранорман-хане.
— А где лежит это место?
— В Шар-Даге, невдалеке от деревни, которая зовется Вейча.
— За Каканделами?
Он снова кивнул, потому что не мог больше говорить. Он и до этого отвечал отрывисто и тихо, поэтому, чтобы понять его, мне пришлось приблизить ухо прямо к его рту.
— Сиди, он умирает! — сочувственно сказал Халеф.
— Принеси воды!
Он вышел, но помощь его уже не потребовалась. Этот человек умер у нас на руках, не приходя в сознание.
— Отнесем его тело и Мубарека в пещеру, — сказал я. — Пусть ими занимается староста.
— Господин, старик открыл глаза. Он снова пришел в себя, — заявил Оско, посветив фонарем в глаза Мубареку.
Тотчас Халеф нагнулся, чтобы убедиться в этом. Старый грешник впрямь пришел в сознание. Говорить он остерегался, но его взгляды доказывали, что чувства вернулись к нему. В его глазах сверкала ярость невиданной мной силы.
— Так ты еще жив, старый мешок с костями? — спросил Халеф. — Жаль было бы, если бы тебя подстрелила пуля; не такого конца ты заслуживал. Ты должен умереть мучительной смертью, предвкушая те радости, что ожидают тебя в аду.
— Собака! — молвил злодей.
— Изверг! Так мы должны издохнуть от голода и жажды? Глупец, ты думал, что можешь схватить столь славных и знаменитых героев? Мы проникаем сквозь камень, мы пролезаем сквозь руду и железо. Ты же напрасно теперь будешь взывать о помощи и молить об утешении.
Разумеется, это была лишь угроза. Его отнесли в пещеру и положили в окружении трупов. Пусть этого нечестивца слегка проберет страх!
Когда я повнимательнее осмотрел паланкин, оказалось, что деревянный домик, высившийся на нем, можно было снять. Я велел убрать его, чтобы в пути мог хотя бы шевелить руками. Затем я надел карабин и ружье, и мы, потушив костер, тронулись в обратный путь; как и прежде, меня несли в паланкине.