Тут же полицейский поднял свой посох, словно произнося торжественную клятву, и сказал:
— Эфенди, твоя доброта велика. Клянусь Аллахом и пророком, мы будем сражаться и биться так, словно идем в поход на неверных!
— Так ты знаешь, о чем идет речь?
— Да, киаджа, мой господин и повелитель, оказал мне доверие и поведал обо всем.
— Но ты не проговоришься об этом?
— Ни единого слова не скажу! Да уподобятся мои уста книге за семью печатями, в которой не перелистнуть ни страницы, и будут похожи они на сундук, чей ключ затерялся.
— И я тебе это советую. А теперь поспешай!
— Я полечу, как мысль, пронзающая мозг и за секунду облетающая весь земной шар!
Он повернулся и направился к двери размеренной, полной достоинства поступью.
— Такого еще никогда не было, — сказал хозяин. — Никто еще не угощал всех жителей деревни пивом и ракией, и уж тем более этого не делали чужеземцы. Господин, долгие годы вас будут славить. Ваше имя запомнят на всю жизнь!
— Сколько стоит пиво?
— Пятьдесят пиастров.
То есть десять марок.
— А сколько человек придет?
— Десятка два, наверное.
— А сколько здесь стоит один жирный баран?
— О, здесь он намного дешевле, чем в Стамбуле или Эдрене, откуда ты прибыл. Ты заплатишь всего пятнадцать пиастров.
— Тогда скажи людям, что если они будут храбры, то зажарят у тебя во дворе двух жирных баранов, насадив их на вертела.
— Господин, милость всей деревни снизойдет на твое чело. Люди…
— Хорошо! — прервал я его. — Бараны у тебя жирные, выбери двоих и позаботься, чтобы у нас был праздничный ужин.
— Ты будешь доволен мной. Я позабочусь о вас так, словно в гости ко мне пожаловал сам халиф.
Он поспешил на улицу.
— Сейчас настроение у него хорошее! — Оско улыбнулся.
— Да, но мне эта напускная веселость не нравится. Сдается мне, он уже ничуть не волнуется за жизнь и здоровье своих ополченцев. Это подозрительно. Он принял какие-то меры и теперь уверен, что с ним ничего не случится.
— Но он же не причинит нам вреда!
— Конечно нет. Зато поможет улизнуть нашим врагам. Это единственное, с чем он справится.
Прошло очень, очень много времени, пока не появился первый из героев ополчения. Когда он наконец прибыл, хозяин распахнул дверь в переднюю комнату и заявил:
— Эфенди, они уже идут. Пора раздавать пиво?
— Нет. Пусть сперва покажут, что они храбрецы.
Постепенно пришли и другие. Каждый подходил к открытой двери, кланялся и с любопытством смотрел на нас.
В их взглядах сквозило нечто иное, нежели простое любопытство или радость от ожидавшего их угощения. Их взгляды были такими хитрыми! Наверняка они что-то знали, что-то скрывали от нас и этому радовались. Все они были вооружены: ружьями, пистолетами, саблями, топорами, ножами, серпами и прочими орудиями.
Затем мы услышали, как ополченцы громко зашумели. Мы увидели, как входит полицейский пристав, а за ним еще несколько мужчин. Они тоже были вооружены, но каждый помимо того нес с собой какой-нибудь музыкальный инструмент.
Пристав немедленно направился к нам; бросилась в глаза его молодцеватая, исполненная достоинства выправка. Остальные последовали за ним.
— Господин, — доложил он, — бойцы собрались и ждут твоего приказа.
— Хорошо, что за людей ты ведешь?
— Это музыканты; они будут играть нам военные марши. Их звуки сделают из солдат отчаянных храбрецов.
— Вы хотите идти на врага с музыкой?
— Конечно! Так принято в любой армии. Когда идут в атаку, играют на трубе.
Смотреть на это было забавно. Четверых разбойников полагалось бесшумно окружить и схватить, а этот полицейский пристав хотел идти на них с музыкой. И раз он заговорил об атаке, о военных маршах, значит, объяснил им, в чем дело. Он нарушил мой приказ, но я не стал ему ничего говорить. Да он и не дал мне сказать ни слова; он схватил за грудки какого-то человека, державшего в руках пару палочек и несшего перед собой что-то, напоминавшее барабан; он подвел его ко мне и пояснил:
— Он бьет в барабан; он играет на нем как виртуоз.
Отодвинув его в сторону, он вытащил другого, который нес обруч, обтянутый шкурой:
— Этот стучит в тамбурин, а этот играет на флейте.
С этими словами он вытолкнул вперед человека, игравшего на длинной деревянной дудке, а затем отпихнул в сторону и его, подтащив двух других, имевших дело со струнными инструментами.