— Которые были в деревне и стреляли в меня, пока ее отважные жители прогуливались по окрестностям, — съязвил я.
— Господин, тут все же был лишь один из них! Другие трое наверняка схвачены.
— Тогда плачу по тысяче пиастров за каждого!
— Мы же пока не знаем, впрямь ли они потерпели неудачу. Я, как начальник полиции, должен их встретить.
Он вышел, чтобы непременно упросить пристава хоть в чем-то повиниться передо мной. Двери он оставил открытыми, так что мы лицезрели, как победоносное войско вступает в ворота.
Сперва появился Мушир, размахивая дубинкой, увенчанной серпом, как тамбурмажор — своей палочкой. Затем следовал оркестр, старательно музицируя без оглядки на ноты, гармонию и такт, ибо каждый играл, повинуясь своему вкусу.
Позади них шагали герои; каждый держался так, словно совершил деяния, достойные Роланда или Баярда. Четверо несли носилки, сколоченные из сучьев и жердей; на них лежали тела обоих убитых — мясника и бывшего тюремщика.
Воины остановились в прихожей. Музыканты сыграли туш, потом воцарилась полная тишина.
Снаружи доносился запах жарившихся баранов. Ноздри у фельдмаршала округлились; он блаженно потягивал аппетитный аромат, горделиво направляясь к нам.
— Эфенди, — сказал он, — поход окончен. Я один убил обоих аладжи. Значит, мне причитаются две бараньи шкуры.
— Где же их трупы?
— Бросил в реку.
— А где два других преступника?
— Тоже в водах Слетовски. Мы с позором их утопили.
— А кто застрелил их?
— Никто не знает точно. Надо бросить жребий, чтобы узнать, кому достанутся две другие шкуры.
— Странно, что вы утопили их и нельзя даже глянуть на трупы.
— С подобными плутами разговор короток.
— Да, и после такого разговора нельзя уличить фельдмаршала во лжи.
— Господин, не оскорбляй меня!
— С каких это пор покойники шастают в деревню и стреляют в окно по мне?
Он оторопел.
— Господин, что ты хочешь этим сказать?
— Что те четверо, за кем вы охотились, преспокойно обстреляли нас.
— Это были их призраки!
— Ты сам как привидение. Ты же веришь в привидения?
— Да, они существуют.
— Тогда советую тебе вместе со своим храбрым воинством откушать призраки четырех баранов, ибо их мясо вы не получите.
— Эфенди, ты же обещал нам их! Мы ловим тебя на слове!
— Я обещал вам их на определенных условиях, которые вы не выполнили. Если ты принимаешь меня за человека, которому можно лгать так, как это делаешь ты, я угощу тебя плеткой. Я имею на то право; спроси киаджу — он подтвердит.
Я говорил повышенным тоном, так что мои слова слышали все, кроме стоявших снаружи. Все сразу насупились и зашептались. Полицейский напоминал жалкого грешника. Староста, стоявший рядом со мной, казалось, тревожился за своего помощника, не признаваясь мне в этом. Он произнес:
— Эфенди, ты глубоко ошибаешься. Он вовсе не думал говорить тебе неправду. Как мы отважимся на такое!
— Верно, как это вы отважитесь обманывать, морочить меня, считать меня за дурака? Ты знаешь, что я пользуюсь покровительством падишаха и рекомендациями высших властей. Что против меня киаджа, что полицейский пристав! И прибыл я из страны, где любой мальчишка умнее и образованнее, чем те, кого вы почитаете умниками и мудрецами. А вы-то надеялись обмануть меня. Только по глупости вы могли думать так. Даже дети во дворе догадались, что вы дурачили меня, а мы, мы, преисполненные учености, разве не умнее их? Такого отношения я не терплю и не буду терпеть. Я собирался потчевать людей пивом, ракией и четырьмя жареными баранами, а вы несете мне в лицо такую околесицу! Оставьте себе питье! А баранов я завтра возьму с собой, чтобы раздать более достойным людям.
Если прежние мои слова не произвели на них желанного впечатления, то последняя угроза достигла задуманной цели. Хозяин смущенно подался назад. «Полководец» вдохнул притекавший к нему аромат жаркого, поджал губы и растерянно потер брюки. Лишь виртуоз-тромбонист не потерял хладнокровия. Размашистыми шагами он подошел ко мне, вальяжно вытянулся и сказал:
— Эфенди, баранов мы тебе не уступим. Лишая нас этой трапезы, ты берешь на душу большой грех. Вот почему я хочу избавить тебя от молчаливых угрызений совести, сказав всю правду.
— Я вижу, что хотя бы один честный человек здесь есть, — ответил я.
— О нет, мы все честные люди, но ведь говорить может лишь один из нас. Я задаю такт, моя зурна выдувает самые громкие звуки, поэтому я сейчас и хочу взять слово. Мы не сражались; мы направились в домик, чтобы взять убитых. Воды реки Слетовска не видели трупов. Если ты прикажешь, я откровенно скажу, как обстояло дело.