— Ты, великий грешник, не смей его проклинать! — вопила жена.
В это время послышались крики из дома Синна Палани, где обнаружили отсутствие Парватхи. Стало ясно, что молодые люди сбежали.
А Маниккам сел на своей веранде и ликующе, запел свою песню. Его торжество разделяла вся молодежь на плантации. Люди собирались по углам, обсуждая случившееся. В домах Рагавана и Парватхи слышались рыдания и вопли женщин. Видели, как кангани Синна Паланн бегал вокруг бараков с ножом для подрезки кустов в руках. Маниккам, который уже не раз весело повторял свою песню, крикнул:
— Ох, кангани! Не торопись на виселицу!
— О, лучше помолчи. Я с ума схожу.
— Да, я знаю, что в последнее время ты совсем сошел с ума. Это я тебе говорю. Иди сейчас же к старшему кангани. На плантации есть панчаят. Помни, что натворила твоя дочь. Вы навлекли позор на нашу плантацию. Не дури и не юли там.
Синна Палани остановился как вкопанный, а затем покорно отправился к старшему кангани.
— Приведи свою дочь и племянника, Синна Палани, — сказал начальник.
Когда пришел отец Рагавана с женой, он сказал.
— Приведите нашу племянницу и сына. Ваша семейная ссора меня не касается, но вы отвечаете за то, что я потерял двух рабочих.
Они ушли домой, как побитые.
Однажды вечером Маниккам вернулся из деревни навеселе и начал распевать свою песенку.
Он пропел ее с ликующими интонациями в голосе. Затем помчался к начальнику домой.
— Ну что, Маниккам? — спросил Большой человек.
— Я их нашел, аппу!
— Кого ты нашел, Маниккам?
— Аппу, они были в деревне Четти Тхоттам. Вечером они будут здесь.
— Ты чертовски ловкий парень. Я знал это.
— А панчаят, аппу?
— Не торопись. Дай им всем прежде успокоиться.
Маниккам вернулся на свою веранду и сел в ожидании. В семь часов вечера Рагаван подошел к ступенькам веранды и приветствовал Маниккама.
— Заходи, заходи, брат. Где ты был все это время? Как дела? Эй, там! — позвал он жену. — Приготовь чашку чая, а также побольше молока и сахара для брата. Садись сюда, Рагаван, а я должен пойти сказать несколько слов твоему дяде. Я скоро вернусь.
Но не успел он уйти, как прибежал Синна Палани:
— О, дядя Маниккам, твоя племянница вернулась.
— Очень хорошо. Теперь можно созывать панчаят. Твоя семья опозорила плантацию и всех нас.
— О, дядя! Но ведь это дело прошлое. Я достаточно пострадал от своей глупости.
— Не говори так. Вот теперь только и настало время расплачиваться за свою глупость.
— Но бедняжка была предназначена этому грешнику (Рагавану). Все знали, что они должны пожениться. Зачем же он ее увел?
— Э, перестань путать. Ты засматривался на больших людей, а этот бедный парень оказался недостаточно хорош для твоего сахарного леденчика.
— Но теперь мы можем поженить их. Пойдем, дядя, к моей сестре.
— О, я понял. Ты хочешь легко отделаться. Нет, пусть панчаят решит это дело. Доставь мне удовольствие увидеть, как ты сто раз поклонишься им в ноги. Ты наденешь черный пиджак и возьмешь с собой зонтик, а? Ты хочешь, чтобы твоим зятем был кана-капилле?
— Разве у тебя нет родных сестер, дядя? Или у тебя нет сердца, чтобы так наказывать старого человека?
— А теперь скажи мне, где твой леденчик, который увел этого парня?
— Дома.
— Чудесная история, дядя. Очень забавная. Хватит, забирай своего племянника и веди его к леденчику. Рагаван, иди. Уходите все, чтобы духу вашего здесь больше не было.
Без единого слова Синна Палани повел Рагавана домой.
Через неделю Маниккам вместе с кангани Синна Палани предстал перец начальником.
— Айя, моя дочь и племянник вернулись.
— Ну, Синна Палани, чего же ты хочешь?
— Собрания панчаята, аппу, — сказал Маниккам.
— Свами, моя дочь предназначалась этому парню.
— Тогда почему же они убежали с плантации?
— Аппу, потому что ей не нравится канакапилле. Теперь моя дочь и мой племянник стали мужем и женой, — смиренно предположил Синна Палани.
— А где же тхали, дядя? Давайте посмотрим, есть ли у девушки тхали.
— Ты прав, Маниккам, — сказал начальник. — Так любой парень сбежит с девчонкой, а потом они объявятся как муж и жена. Таким глупостям надо положить конец.
— Вы — наш отец, — умолял Синна Палани. — Сделайте милость, повяжите собственноручно моей дочери тхали.
— Да, аппу. Но молодым людям надо попросить об этом должным образом.
— Дочь моя, Парватхи, — позвал Синна Палани, — и ты, сынок, подойдите сюда и поклонитесь в ноги айи, попросите его благословения.
Из толпы, стоявшей за оградой, вышли двое с покрытыми головами.
— Подходите, подходите, мои пташки. Подходи, леденчик! Вы прекрасно провели время и без тхали. А теперь поклонитесь в ноги аппу и попросите тхали.
— Не надо кланяться мне в ноги, маленькие глупышки. Идите к себе в бараки. Мне нелегко будет распустить панчаят. Синна Палани, я хочу, чтобы был порядок на плантации, слышишь?
— Да, свами. Вспомните, свами, ведь еще мой дед пришел к вашему отцу как рабочий по контракту. Не оставьте же меня своей милостью, скажите доброе слово, айя. Мои родственники ведь никогда не вызывались в панчаят.
— Хорошо, Синна Палани. Когда ты предполагаешь обвенчать их?
— В следующем месяце, айя.
— Теперь можешь идти, Синна Палани. Маниккам, уведи их.
— Аппу…
— Я сказал — уведи их! — загремел начальник.
— Да, аппу.
Толпа разошлась. Маниккам с фонарем в руке самодовольно возглавил шествие людей, которые стали расходиться по домам. Для такого случая у Маниккама была припасена новая песенка.
ЖЕНСКИЙ ПОРТНОЙ
Контора на плантации. За столом сидит управляющий. Главный клерк стоит позади него. Через открытое окно видно собравшихся рабочих, пришедших с различными жалобами и просьбами. Сатапен, человек средних лет, обращается к управляющему:
— Салам, дораи-калаи.
— Салам! Что тебе надо, Сатапен? Ты пришел опять со своей старой историей?
— Да, сэр. Что же мне делать? Мне нужно кормить три лишних рта. Нехорошо, сэр, держать взрослого парня в бараке без работы.
— Я все это знаю, Сатапен. Я уже говорил тебе, что работы в ближайшие полгода не будет. Эта плантация всего семьсот акров, а рабочих больше тысячи. Сейчас это невозможно.
Главный клерк осторожно заметил:
— В прошлом месяце, сэр, мы уже внесли в список двадцать пять молодых людей — двенадцать из одного профсоюза и тринадцать из другого.
— В том-то и дело, Сатапен. Я не могу ничего сделать на этом проклятом месте. Стоит мне только взять твоего сына, будет целое нашествие из другого профсоюза.
— Никто не посмеет возражать, дораи.
— Э, не говори. Руководитель твоего профобъединения пишет мне сердитые письма. Пусть твой сын поищет работу где-нибудь в другом месте.
— Ох, свами! Он еще не получил гражданства. Он не может получить работу на стороне.
— Он родился здесь, не так ли?
— Да, дораи-калаи.
Клерк вступает в разговор:
— Сэр, сын этого человека, Вираппен, что-то вроде портного в бараках…
— А, женский портной, молодой шалопай, да? — И после паузы: — Помнится, я что-то слышал об этом портном, но что именно? Ты не помнишь, клерк?
— Да, сэр. Вы знаете, сэр, Саннаси приходил сюда с жалобой на Вираппена, который заигрывал с его дочерью Самутхирам, когда та пришла за своей кофточкой.
Управляющий становится строгим:
— Теперь припоминаю. Твой сын сидит в моих бараках и мне же задает работу, Сатапен. Из-за таких вот бездельников я не знаю покоя. Эта адская дыра… Если он еще будет валять дурака и заигрывать с дочерью Саннаси, я выгоню тебя с плантации. Я не посмотрю на то, что ты долго проработал здесь. А сейчас уходи. Кто там следующий?