Зимой, когда он уже учился в десятом классе, неожиданно быстро ушел из жизни Василий Михайлович Журавлев. Сказались фронтовые ранения, не выдержало сердце. Хоронили директора Рамешковской школы с духовым оркестром. Впереди школьники несли связанные из еловой хвои венки с красными лентами. Шел за гробом Виктор и думал, как чутко, тепло в трудные минуты подошел к нему Василий Михайлович, как подбадривал, помогал. Окажись на его месте другой, иной дорогой пошел бы, может быть, Ильин.
Все чаще задумывался Виктор, как будет жить дальше? Многое зависело от Нины. Вернется она, окончив техникум, в деревню или останется в городе?
Мать тоже думала о ней.
— Что это Нина к нам давно не заглядывала? До него доходили разговоры Нины с подругами: — Окончу техникум, останусь работать в городе. Несколько месяцев спустя Виктор уже сдавал последний экзамен на аттестат зрелости. Стоял перед столом экзаменационной комиссии в белой рубашке с галстуком и с комсомольским значком на груди. И внешне спокойно, обстоятельно отвечал на вопросы.
Экзамены он сдал на «отлично».
Слегка кружилась голова, когда вышел из школы и отправился домой. Пошел, как и обычно последнее время, пешком. Велосипеда у него уже не было. Несчастье случилось еще осенью. В лесу наскочил на малоприметный пень. Виктор на полном ходу вылетел из седла, разбил очки, окровенил лицо, а велосипед, уже неоднократно чиненный колхозными умельцами, рассыпался на отдельные части. Честно отслужил положенный ему век. Починить его уже было невозможно.
Сейчас, шагая по лесной дороге в день последнего экзамена на аттестат зрелости, Виктор подводил итоги.
Где-то далеко, далеко в памяти оставался прежний Витюшка, горько плакавший, забившись под одеяло, от гнетущего сознания своей беспомощности, невозвратимости потери. Прожитые годы закалили, укрепили волю Виктора. Можно было спокойно и уверенно смотреть вперед и строить свою жизнь.
19. БОГАЧ И НИЩИЙ
В жаркий июльский день Виктор ехал на пригородном поезде в Москву в почти безлюдном вагоне. Сидел у полуоткрытого окна, углубившись в книгу, и не сразу заметил, как в вагон вошел новый пассажир, высокий, обрюзгший, в полинялой солдатской гимнастерке с закатанными рукавами, с опухшим красным лицом. Еще в дверях, выставив вперед свои обнаженные зарубцевавшиеся культи с перевернутой фуражкой на них, по привычке хрипло заголосил:
— Граждане, подайте безрукому воину! Теперь побираюсь, не способен ни к какой работе…
Увидев, что в вагоне, кроме Виктора и одинокой старушки, сидевшей у двери, больше никого нет, он умолк и подсел к Виктору. Водянистые, с кровяными жилками глаза смотрели осовело.
— Хоть бы ты, браток, помог калеке, ссудил на стаканчик утешительного, — наклонился он к юноше, обдавая перегаром. И вдруг откинулся назад, удивленно заморгал глазами: — Тоже… калека, горе мыкаешь.
Виктор отложил в сторону книгу и усмехнулся:
— Не-ет, горе не мыкаю, а… — указав на раскрытый учебник, доверчиво пояснил: — Еду в институт сдавать экзамены.
Весь дальнейший путь до Москвы они ехали вместе. Новый знакомый ни минуты не молчал, спешил выговориться. Рассказал о себе все — имеет среднее образование, но делать ничего не умеет и не хочет.
— А зачем? — громко спрашивал он, колотя себя культей в грудь. — Я кровь проливал за Родину… Пускай теперь кормит. Я имею полное право жить, ни о чем не беспокоясь. Ты думаешь, я пенсию не получаю? Получаю, да еще какую. Но я сознательный человек, полностью пенсию отдаю жене и дочери. — Он тряхнул картузом с медяками, хлопнул короткой культей по провисшему карману засаленных армейских брюк. — Столько же и себе собираю. Большего мне не нужно, но и на. меньшее я не согласен.
Хмель постепенно сходил. Новый знакомый Виктора перестал бахвалиться и приступил к расспросам:
— Как ты живешь? Работаешь?! Неужто умеешь?
На остановках в вагон входили пассажиры, все более заполняя вагон. С удивлением и интересом смотрели на двух одинаково изувеченных войной людей.