Мать молчала. Знала, что с хилыми стариками и с двумя ребятами далеко не уйдешь и много на себе не унесешь.
Молчал и Витюшка. Теплился в тесном углу перед строгими ликами святых красный огонек лампадки. Над пузатым старинным комодом висели потемневшие от времени фотографии близких людей. В простенке над мутным зеркалом выделялся вышитый матерью в три цвета рушник. В углу блестели медные шары железной кровати. Разве можно было оставить здесь одних бабушку с дедом и куда-то уйти?
Ночью, просыпаясь, Витюшка видел, как дедушка, а потом и мать зажигали фонарь и выходили на двор, очевидно, к Зорьке. Слышал разговор:
— Кончится война, вернут ли ее нам?
— Дадут взамен другую, — обнадеживала мать.
К утру, когда еще не рассвело, народ загалдел по деревне. Витюшка тоже поднялся. Вышел проститься с Зорькой. На дворе под соломенной кровлей, в полутемном закутке было тихо, тепло. Палево-коричневой масти Зорька, подогнув под себя в белых чулках ноги, спокойно лежала, пережевывая жвачку. Она поглядела на склонившегося к ней Витюшку, взяла у него кусочек хлеба, потом, очевидно, в знак благодарности лизнула теплым шершавым языком его руку и тяжело вздохнула.
— Прощай, Зорька… Не скучай без нас, — тихо уговаривал он корову. А на душе было тоскливо.
Вернулся в избу, а там Алешка рассказывает матери, что Серегины эвакуируются, уезжают к родным за Москву. «Значит, Нинка тоже уезжает», — думал Витюшка.
Зашумели люди на улице, замычали коровы. Выгоняли скотину из колхозного скотного двора. Выводили коров из своих дворов и колхозники. Плакали женщины. Что-то наказывали погонщикам.
Мать вывела Зорьку. Зарыдала, обняла, припав к коровьей шее. Рядом с Зорькой шел Алешка и гладил ее. Глаза у брата тоже заплаканные.
Среди мальчишек и девушек-погонщиков находился Серега Беликов. Одет по-дорожному в сапоги, ватник, туго перетянутый широким солдатским ремнем. На прощание Сергей вздумал собрать ребят-школьников. На прогоне у Ефимова дома сошлось человек двадцать. Витюшка тоже тут.
— Вот что, ребята! Вы пионеры. — Сергей говорил как-то особенно строго, сдвинув на затылок свою круглую из черной овчины шапку. — Комсомольцев у нас в деревне фактически не осталось. Ушли в армию. Вот вам наказ. Воевать с фашистами можно и в деревне.
И хотя Серега ничего толком больше не сказал, ребята поняли. Оставаясь в деревне, они заменяли комсомольцев. Вскоре вместе с другими погонщиками Серега погнал скотину по Михайловской дороге на восток. Коровы шли неохотно, мычали, оглядываясь, словно прощались. За ними, сгрудившись, следовали овцы. Ребята проводили рогатых «беженцев» до леса и вернулись обратно, с тревогой поглядывая на сумрачное осеннее небо. Только бы не налетели проклятые фрицы. Дали бы стаду подальше уйти в лес.
Вслед за скотиной по дороге уходили и люди с котомками за плечами. Кто оставался, с тоской глядели вслед. Нинка Серегина в накинутой на плечи плюшевой жакетке, раскрасневшаяся, забежала к Ильиным в избу. Жила она рядом, на одном посаде,?а пять домов.
— Пришла проститься, — сообщила она домашним Витюшки.
Попрощалась со всеми. Как-то по-особому внимательно и долго посмотрела на Виктора, заметно волнуясь, словно хотела что-то сказать. Он вышел проводить девочку до калитки.
— Увидимся ли мы, Витя? — тихо спросила она в сенях. Из-под сдвинувшегося на самый лоб теплого вязаного платка на него глядели большие с прозеленью глаза.
— Увидимся, — так же тихо произнес он, вдруг осмелившись, ничего больше не говоря, крепко поцеловал ее в губы. Первый раз в жизни поцеловал девочку. Она тоже обхватила его за шею теплыми дрожащими руками, крепко поцеловала в ответ и убежала. Он долго потом стоял с закрытыми глазами в сенях, кружилась голова, сильно билось сердце.
А в избе готовились прятать вещи. Что поценнее, запрятывали в амбаре. Сундук с праздничной одеждой зарыли на усадьбе. Витюшка слазил на чердак, забрал главное свое богатство — краски, кисточки — и запрятал в подполе, под перевод. Хотел было убрать с чердака свою недорисованную картину, но раздумал, оставил на месте. Вряд Ли немцы польстятся, а в подполе она могла отсыреть.
Дня через два колхозное стадо с погонщиками вернулось обратно в деревню. Оно не успело уйти далеко. Вражеские войска, прорвав нашу оборону в октябре под Вязьмой, замкнули фронт на северо-востоке, в районе Калинина и Волоколамска. Уцелевшая Зорька, взлохмаченная, с опавшими боками, сама явилась к дому, рогами оттолкнула ворота и сразу же легла в своем закутке, тяжело дыша.
— Пришла, умаялась, родимая… Сердешная ты наша, — суетились возле коровы мать, бабушка и дедушка, не зная, радоваться или печалиться ее возвращению. Вечером долго обсуждали, где надежнее сохранить корову от гитлеровцев. Решили за хлевом устроить небольшой закуток, обложить его со всех сторон картофельной ботвой, соломой, слегка присыпать землей. Засветло взялись за работу.