И тут пришла радостная весть. Было это во второй половине декабря. Встретившись с Витюшкой во время расчистки проезжего большака, Гришка Цыган отвел его в сторону и сунул в руку смятую листовку.
— Наша… советская, — шепнул он. — Нашел две в снегу. Одну тебе дарю. Понял!
А в листовке сообщалось о разгроме немцев под Москвой, о начавшемся наступлении Красной Армии.
В этот день в деревне о наступлении советских войск шепотом, тайком в каждой избе разговор.
Оккупационные порядки в деревне становились все строже. Появилось много приказов на воротах пожарного сарая, и в каждом из них угроза… «Расстрел, если у кого в избе заночует чужой человек!», «Расстрел, если будет оказано какое-либо содействие партизанам!», «Расстрел, если…»
За два дня до Нового года, когда скупое зимнее солнце озарило заваленные снегом крыши построек, гитлеровцы вытолкали старосту Субботина из избы. Неодетого, без шапки подвели к пожарному сараю и расстреляли. «За связь с партизанами!» — покатилась по деревне молва. О делах партизан, укрывшихся в дальних лесах, знали даже мальчишки.
На другой день после гибели старосты новая весть еще более потрясла Витюшку. Гитлеровцы без какого-либо допроса на опушке леса возле деревни расстреляли Дим Димыча.
«За связь с партизанами», — снова пронеслось по деревне.
Жители деревни боялись теперь без особой надобности выходить из дому. Притихли и мальчишки. Шмыгал из избы в избу только смелый Гришка Цыган. Он и принес еще одну горькую весть. Серегу Беликова, когда шел на задание, на дороге от леса немцы схватили и расстреляли.
День ото дня морозы все крепчали, доходили почти до сорока.
— Крещенские, — объяснил внукам дед. — Зима всегда в это время лютует.
А немцы вели себя неспокойно. Одна за другой, надрывно тарахтя, уходили на Горбатово и дальше на запад тяжело груженные машины со снарядами, бочками горючего. Увозили все, что завезли в начале поздней осени.
— Драпают ворюги-супостаты, — довольно поглаживал свою седую бороду дед. С нетерпением в деревне ждали Красную Армию. Вдали на востоке слышалась канонада, и в сумерках розовело небо от далеких пожарищ. «Может быть, завтра придут наши», — каждый вечер, ложась спать, загадывал Витюшка.
Утром затрезвонили в чугунную доску.
— Пришли наши! — обрадовался было Витюшка.
Но звонили немцы, собирая жителей на сход. На этот раз у пожарного сарая, напуганные недавними расстрелами, жители деревни собрались быстро. Офицер-гестаповец сообщил:
— По приказу фюрера доблестная германская армия в стратегических целях отходит на запад, чтобы завлечь Красную Армию в котел и затем уничтожить… — И тут же огласил приказ: — «Жители деревни! Сегодня в обязательном порядке эвакуируются все зарегистрированные трудоспособные и уходят с нашими войсками. Кто ослушается, не подчинится приказу, будет на месте расстрелян, а его дом сожжен».
На сбор давалось два часа. Притихшая толпа зашумела, заволновалась и рассыпалась по домам. Люди забегали из избы в избу. Послышались крики, вой. Женщины голосили словно по умершим.
Витя представил себе, как вынесут на снег больную бабушку, выйдут дед, мать, Алешка. Немцы обольют крышу избы бензином… Нет, этого допустить он не может.
— Я убегу, мама, не беспокойся, — бормотал он срывающимся голосом, когда домашние стали уговаривать не ходить, запрятаться в подполе.
Мать собрала Витюшке торбу с продуктами, сунула туда пару белья. А по посаду уже шли автоматчики, стучали в окна, поторапливая. Раздалась автоматная очередь…
Когда Витюшка явился, у пожарного сарая толпились односельчане с котомками и вещевыми мешками. Началась перекличка по списку. Услышал свой номер 35. Рядом находился его друг Гришка Цыган. Володьки и Сашки не было. Они осенью схитрили, «помолодели» и в список трудоспособных не попали. Собралось человек шестьдесят. Под причитания и слезы провожавших конвоиры погнали ядринцев по дороге в сторону Ржева.
Угоняемые уже брели час, другой по проселочной дороге, проходя занесенные снегом одну деревню за другой. А мороз все усиливался. Уже приближался вечер.
Шли Витюшка и Гришка в одном ряду. Понимали, что и другие тоже замышляют бежать. Но рядом конвоиры, нацеленные автоматы.
Гнали их не большаком, занятым войсками, машинами, а по плохо укатанным проселкам. Кругом снега, кустарник. А позади, на обочине дороги, чернели в снегу обессилевшие замерзающие люди. Колонна редела. Конвоиры уже упавших не пристреливали, оставляли замерзать.