Как это обычно бывает, вслед за раем в мире появился и ад. Первые трудности возникли с поддержанием чистоты — дети не любят этим заниматься. Поначалу они еще пытались сохранять любезный их родителям порядок, но всё это быстро забылось и вскоре все их комнаты оказались чудовищно захламлены. Немного позже все они перестали носить одежду. Конечно, под Зеркалом Мира никогда не было особенно холодно, да и сама необходимость одеваться была для невинных детей непонятной…
Но были и драки, поджоги, ломание машин и мебели, — особенно в первые дни, когда дети осознали свою полную бесконтрольность. Их игры могли бы привести в ужас любого воспитателя. Они редко обходились без ссадин и других мелких травм — в то время Зеркало еще приспосабливало их к себе и такие вещи были возможны.
Один из них так и не смог приспособиться и впал в оцепенение через несколько дней — из живого существа он превратился в статую в позе отчаяния. Остальные дети были испуганы случившимся — так сильно, как пугает только непонятное — и долго обходили стороной его комнату, вполне логично решив, что виновато нехорошее место. Потом началось настоящее паломничество к этому окаменевшему телу с тем бескорыстным любопытством, на которое способны только четырехлетние дети.
Их первое столкновение со смертью оказало на них огромное влияние. Лэйми помнил, что следующие несколько дней они все были необычайно молчаливы и сдержаны, но потом начали играть с удвоенной энергией. Именно с этого началось самое интересное. Практически с первого дня среди них выделились лидеры, но они, и все дети вскоре разделилсь на две группы — тех, кого интересовало только собственное удовольствие и тех, кто интересовался всем. Теперь Лэйми был поражен тем, как рано проявилось это отличие.
Еще более удивительным был их язык. Детям Хониара повезло хотя бы с возрастом — по крайней мере некоторые из них успели овладеть зачатками человеческой речи, потому что без нее они остались бы просто животными. И, в то же время, они были достаточно маленькими, чтобы тоска о недоступном мире, оставшемся за Зеркалом, не изъела их до костей…
Их некому было учить, но они сами придумывали по сотне слов в день. Все маленькие дети изобретают новые слова, но это было нечто совершенно особенное — рождение языка, более простого, и, в то же время, гораздо более удобного, чем ойрин, государственный язык Империи. Разумеется, в нем не было слов, отражающих большинство его понятий, но зато были слова, означающие такие явления как полет на скутере, прогулку с друзьями и другие, для описания которых на ойрин порой нужны были целые фразы. А дальше эти отличия только возрастали. Скоро их речь уже совершенно не походила ни на один из языков Джангра — и Лэйми принимал в этом самое активное участие.
Но самым интересным было их необычайно рано развившееся мифотворчество. Уже через семь лет они имели законченную и стройную систему мифов, объясняющих все явления окружающего их мира. Их прежняя жизнь среди взрослых в значительной степени забылась и сама стала мифом о золотом веке, потерянном, как это обычно бывает, за грехи. Идея была привлекательная, поскольку именно тогда в Хониаре начались первые серьезные аварии — врезались в стены автоматические автобусы, лопались трубы водопровода. Дети не могли перекрыть воду, так как просто не знали еще, как это делается. В итоге, она затопила подвалы многих зданий, вызывая короткие замыкания. Многие районы города остались без электрического освещения. Вода разлилась и по улицам, образовав ручьи. Они стекали в реку, перерезанную Зеркалом; ее течение поддерживали мощные насосы, качавшие воду к истоку от устья, где образовалось небольшое озеро. Растения в полумраке Зеркала Мира не завяли, наверное, только потому, что оно превращало любой живой организм в нечто неистребимое. Любой лист, любая травинка обратились в неразрушимый алмаз…
Познав свою неуязвимость, дети вовсю пользовались ей. Они прыгали с крыш, гуляли по дну единственного в их мире озера. Смерть исчезла из круга их понятий. Потом едва не произошла катастрофа — едва достигнув двенадцати лет, они открыли любовь и почти сразу же поняли необходимость одежды, хотя это почти не помогло. Их некому было остановить, объяснить, что хорошо, а что — нет. Но Лэйми каждый раз улыбался, вспоминая этот период своей юности. Тогда он занимался любовью чуть ли не сутки напролет и постоянно пребывал в предвкушении удовольствия — это было удивительным ощущением… и это был настоящий провал в бездну животных инстинктов. Он занял, пожалуй, несколько лет. К тому же, у любви обнаружились малоприятные спутники — ревность, зависть, насилие…