Он был готов поклясться — когда вспыхнула лампа, «осьминог» еще какое-то мгновение оставался бесформенным, усаженным щупальцами сгустком тьмы. Потом этот сгусток съежился и с едва уловимой быстротой канул в непроглядном мраке за окном. Лэйми не мог ни уснуть, ни погасить свет до утра. Вплоть до рассвета его била крупная дрожь. Ему казалось, что он сходит с ума. Но при первых же проблесках зари он уснул, а, выспавшись, решил, что видел жуткий сон. Зато теперь…
— Даже здесь. Хониар был построен двести лет назад, этот дворец — примерно пятьдесят. Но разве кто-то помнит, что было здесь раньше? Тысячу лет назад? Две? В те времена, когда не всходило солнце? Здесь есть потаенные разветвления, уходящие в глубину земной коры, — а над ними живут люди, которые люди всего наполовину — по своему телу и языку, не более. Разве не замечал ты, какая безмолвная враждебность окружает тебя в старых районах нашего города? Какая странная царит там тишина, и чьими глазами смотрят на тебя редкие прохожие?
— Замечал, — сказал юноша. — Но я думал, это просто… ну, вроде как мальчишки смотрят на чужаков в своем дворе. А это… прогрессирует? ИХ… становится больше?
Аннит отвернул голову. Лэйми больше не видел его глаз.
— Трудно сказать… Больше — нет, вряд ли. Меньше? Тоже нет. Я же сказал тебе — они ждут.
— Чего?
— Изменения… времени? реальности? Они могут ждать столько, сколько не сможет представить себе ни один человек.
— Они… вечны?
— Некоторые из них. Не все.
— ИХ можно убить?
Аннит еще раз усмехнулся.
— «ТЕ», о ком ты говоришь — бестелесные сущности. Но они нуждаются в телах, в воплощениях… на больший или меньший срок. А эти тела, конечно, можно убить. Как и всякие другие. Но может статься так, что сущность просто сменит разрушенное тело на тело его разрушителя. Они все боятся… боятся света. Правда, не всюду и не всякого. Свет огня, даже самый яркий, как и обычный электрический свет, может лишь отпугнуть их, не больше. Даже солнечный свет не всегда для них смертелен. Настоящим оружием может служить только свет, не видимый нашим глазам — который лежит за фиолетовым. Ртутные лампы дают его, поэтому их свечение кажется нам таким таинственным и тусклым…
— Так вот почему их так много тут, на улицах!
— Да. Это надежная защита… отчасти. Ведь электричество — это тоже ОНИ, из света… хотя бы иногда. И они тоже могут влиять на наши души. Скажи мне, ты не замечал, как ртутные лампы мерцают порой и перемигиваются, словно живые?
— Замечал. И мне… становилось жутко.
— Тебя тянуло смотреть на их свет?
— Да. И порой мне хотелось… когда я смотрел на их мерцание слишком долго… пойти в те места, где люди так странно смотрят на меня… пойти с огнем в руках и жечь их деревянные крыши. И… убивать. Я думал, что схожу с ума…
— Нет. Они пытались подчинить тебя, однако их уловки действуют только на слабый или одурманенный ум. Они — это чистая энергия, которая живет в металле… пока по нему бежит ток. Но некоторые подчиняются ей. И убивают. И гибнут сами, разумеется.
— Но это же… мерзко! Я думал, мы союзники…
— Правда? Мы слишком разные. Посмотри на солнце, беспощадное в полноте своего блеска — и ты поймешь сам. Очень нелегко бывает достичь понимания…
— А ты — достиг?
Охэйо промолчал. Лэйми задумался. Рассказанное ему походило, честно сказать, на бред. Но многое предстало теперь перед ним в новом свете — и дряхлые деревянные дома, лишенные электричества, и упорное нежелание их владельцев подводить его. И целые кварталы старинных каменных зданий в три этажа, залитых тусклым светом слепых ламп накаливания. И многочисленные случаи стрельбы из рогаток по уличным фонарям — только ртутным! — и бессмысленная порча электросети перестали казаться ему вдруг простым хулиганством. И неузнаваемые, обугленные тела тех, кто погиб, пытаясь испортить очередной трансформатор, не всегда были жертвами просто несчастного случая. И крепостная ограда похожей на таинственный храм громадной городской электростанции, и снисходительное немногословие людей, работающих там. И многочисленные пожары в старой части города — от молний, и не только…