— Если Джек сказал правду, мои волосы будут отрезаны.
— Рапунцель... — Ведьма уже была на ногах.
Рапунцель отвязала конец косы и вытянула пряди рядом друг с другом. Там, среди сужающихся кончиков золотых локонов, находилось доказательство того, что она не ожидала увидеть.
Волосы были отрезаны. Кто-то отсек добрых четыре вершка от толстого локона. Она уставилась на обкорнанную прядь волос.
— Но... — выдавила Рапунцель, когда смогла заговорить. — Но я не помню… — Она подняла глаза и увидела побледневшую Ведьму, которая тоже разглядывала косу. — Я не понимаю. Если они отрезаны, значит, вчера приходил принц?
Рапунцель силилась припомнить хоть малейший намек на то, что к ней кто-то приходил. Пыталась восстановить в памяти лицо, голос, собственный гнев.
— Не помню, — наконец удивленно сказала она. — Но, Ведьма, я бы запомнила, если бы кто-то отрезал мне волосы. Кто-то это сделал, а я не помню. Что со мной не так? Почему я не знаю, что случилось?
Ведьма перевела взгляд от обкромсанной пряди на оконное колесо, а затем на потолочный сад.
— Ты сказала, здесь была фея? — спросила она.
— А что? Могла ли фея?..
— Дай-ка подумать…
Ведьма еще никогда не говорила таким резким тоном с Рапунцель, которая в испуге отшатнулась. Она связала концы косы и разместила их на оконном колесе. Ведьма не отводила глаз от роз, что цвели над головой.
— Фея, — пробормотала Ведьма. — Это могла быть фея.
Рапунцель не терпелось узнать, о чем думает Ведьма, но она не смела задать еще вопрос. Вместо этого она повернулась к окну, чтобы разглядеть темный мир внизу. Сейчас было плохо видно; она различала лишь очертания высоких деревьев и гор вдалеке. Но Рапунцель знала вид из окна как свои пять пальцев и с легкостью восстановила картинку в уме.
Башня стояла в центре большой поляны из твердой красной глины. Окаймлявшие ее леса, густые и зеленые, были полны деревьев повыше башни. Каждое утро солнце вставало над вершинами деревьев на востоке и каждый вечер растворялось в небе, закатываясь позади западных лесов. Затем всходила луна, нежная и белая, и в темноте светились бледно-сиреневые звезды. Времия была страной такой красоты, что порой Рапунцель не терпелось покинуть башню и прикоснуться к ней.
Но она была не настолько глупа. Каждая тварь и каждый крестьянин внизу попытается убить ее, если она спустится, а она понимала, что быть убитой — это очень плохо.
— Посидишь со мной?
Рапунцель отвернулась от окна и увидела, что Ведьма сидит на краю кровати, протягивая к ней руку. Рапунцель немедленно подошла и крепко стиснула руку Ведьмы.
— Ты хорошо себя чувствуешь, Ведьма? Выглядишь расстроенной.
— Все хорошо. — Ведьма накрыла руку Рапунцель своей. — Ты — единственная, о ком я беспокоюсь. Рапунцель, есть волшебство, волшебство фей, которое умеет красть людские воспоминания.
Рука Рапунцель взлетела к губам.
— Красть воспоминания? — выдохнула она. — Но я думала, феи бесполезны! Во всех моих книгах написано…
— Твои книги по большей части правы, — сказала Ведьма. — Но в них были внесены некоторые поправки.
— Поправки?
— Небольшие изменения тут и там. Я не люблю давать тебе сильно страшные истории, поэтому немного их меняю.
— О! — воскликнула Рапунцель, и так считавшая свои сказки достаточно страшными. — Хорошо.
— И поскольку феи время от времени летают возле твоего балкона, я не хотела тебя пугать, — сказала Ведьма. — Но одна фея умеет колдовать. Она могущественная.
У Рапунцель по телу побежали мурашки при мысли, что фея могла использовать против нее волшебство.
— Почему ты не рассказала об этом раньше? — потребовала она ответа.
— Думала, в этом нет нужды, — ответила Ведьма. — С самого твоего детства…
— Когда ты спасла меня на болотах? — спросила Рапунцель.
Ее спасение с земли — история, которую она знала и обожала, ее любимая сказка на ночь.
— Да, — улыбнулась Ведьма. — С того самого дня я наложила заклятья на эту башню, чтобы помешать феям проникнуть внутрь. И хотя эта фея прошла сквозь мои заслоны, она сейчас больна или что-то в этом роде, как сказал Джек. Возможно, она даже умирает. И если это правда... — Ее глаза заблестели. — Она больше не сможет тебя потревожить. Как и никто другой. Никогда.
— О Ведьма. — Рапунцель обняла ее. — Я люблю тебя.
Ведьма обхватила ее руками. Теплый ветерок задувал в окошко, а луна сияла сквозь каменную арку, заставляя комнатку в башне светиться.
— Ты останешься подольше? — спросила Рапунцель приглушенным голосом, уткнувшись Ведьме в плечо.
— Да. А завтра спозаранку вернусь, чтобы отпраздновать твой день рождения.
— Что ты мне принесешь?
— Что-то более чудесное, чем ты можешь представить.
Заинтригованная, Рапунцель подняла голову:
— Это игрушка?
Ведьма покачала темноволосой головой.
— Угощение?
Ведьма рассмеялась.
— Намного лучше, чем угощение, — сказала она.
Рапунцель запрыгала на месте в постели.
— Я, должно быть, уже такая же старая, как ты.
— Невинное дитя, — смеясь, сказала Ведьма. — Ты все еще ребенок. А я так стара.
— Ты не выглядишь старой, — возразила Рапунцель.
У Ведьмы были ясные карие глаза, черные ресницы и прекрасное лицо, обрамленное волнами темно-каштановых волос. Ее красота поражала.
— Как мило!
Рапунцель нахмурилась. У них уже был прежде этот разговор. Она впервые заметила это на двенадцатый день рождения: то, что она становится старше, а Ведьма — нет. Она подумала, сколько лет Джеку, а потом поняла, куда свернули мысли.
— Пропади он пропадом! — топнув ногой, воскликнула она.
— Что случилось? — спросила Ведьма, успевшая отойти к оконному колесу. Она развязала концы косы Рапунцель и разобрала ее пальцами на пряди.
— Джек, — фыркнула Рапунцель и, не желая сидеть на месте, подошла к сундуку с игрушками и схватила бархатный мешочек. Перевернула его над ладонью, высыпав пригоршню серебряных бабок-«джеков» и маленький прыгающий биток, и уселась на полу играть. Ей нравилось ощущать прохладную тяжесть бабок в руке, нравилась плавность их неровных маленьких крестообразных фигурок с выпирающими кругляшками. Ведьма подарила их ей на седьмой день рождения и научила играть в эту игру.
Рапунцель рассыпала бабки на полу перед собой. Подкинула биток и подобрала одну бабку прежде, чем шарик упал. «Единички». Снова подкинула биток и схватила две бабки. «Двоечки». Подбросила биток в третий раз и подняла несколько бабок не глядя. Она играла в бабки сотни раз и могла с точностью определить по весу, сколько фигурок у нее в руке. И конечно, разжав пальцы, она увидела на ладони три бабки.
И тут ее осенило.
— «Джеки», — пробормотала она.
Но Рапунцель всегда любила эту игру. Она подкинула биток и набитой рукой схватила четыре бабки. «Четверки». Она считала, пока не дошла до четырнадцати, но как бы ни старалась сосредоточиться, Джек не уходил из ее мыслей. Рассерженная, она затолкала фигурки и шарик обратно в мешочек и опустила его в карман рубашки.
— Жаль, что он вообще пришел, — сказала она.
— Тебе жаль? — спросила Ведьма, подняв завитушку золотых волос, чтобы рассмотреть ее в лунном свете.
Рапунцель молчала. Ведьма обвязала ее волосы тесьмой и лентой и подошла ближе, опускаясь на пол на колени.
— У меня уже есть для тебя подарок на день рождения, — сказала она и развернула перед Рапунцель кончик косы.
Рапунцель посмотрела на него. Не было пореза, не было искромсанных концов. Пряди мягко обвивали пальцы Ведьмы, и каждый волос был великолепен.
Рапунцель взяла прядь в руки, а Ведьма убрала выбившийся локон с ее лба. Прохладными кончиками двух пальцев она нежно надавила на висок Рапунцель.
— Джек вовсе не повсюду, как бы ни казалось, — сказала Ведьма. — Он просто здесь.
— Я знаю.
— Все, что он сделал или сказал, существует теперь только в твоей голове. Вот и все, что делает его настоящим.