— Где ты будешь жить, если вернешься на землю? Что будешь есть?
— А ты мне не поможешь? Ты перестанешь любить меня?
— Единственная причина, по которой ты хочешь уйти, — продолжала Ведьма, не отвечая на вопросы, — это свобода, которую ты помнишь. Но тебе не нужно помнить — я помогу тебе забыть. И тогда ты останешься здесь и у тебя будет все, чего захочешь.
— Поможешь забыть? — нахмурилась Амелия. — Что ты имеешь в виду?
Рапунцель сглотнула внезапно возникшую во рту горечь.
— Стоит тебе попросить, и я заберу твои воспоминания о войне, о солдатах, о боли — обо всем. Ты будешь помнить только это место и меня. И будешь счастлива здесь.
Амелия в ужасе отпрянула:
— Но тогда это буду уже не я!
— Конечно ты!
— Нет. Я... — Амелия покачала кудрявой головой. — Я буду пустой.
Она выбросила веревку в окно. Схватившись за простыню, перебралась наружу и, упираясь ступнями в стену, начала спускаться.
— Нет! — закричала Ведьма, высунувшись из окна.
За ее спиной натянулась веревка, привязанная к кровати, и Рапунцель с ужасом осознала, что узел не выдержит. Конец простыни начал выскальзывать из петли.
Рапунцель подбежала к столбику и попыталась затянуть веревку, но руки прошли сквозь нее. Она беспомощно смотрела, как узел развязывается.
Ведьма не заметила. Она кричала вслед Амелии:
— Все, что хочешь! Я дам тебе все, что ты хочешь...
Амелия закричала.
Узел развязался. Рапунцель видела, как веревка быстро зазмеилась по полу и сквозь окно. Ведьма увидела ее в последний момент и попыталась схватить, но было слишком поздно.
Раздался тошнотворный звук удара.
И тогда закричала уже Ведьма. Она с открытым ртом смотрела на землю внизу, а потом, дрожа, опустилась на пол. Закрыла лицо руками и начала раскачиваться, постанывая. Ее волосы из темно-каштановых стали ярко-белыми.
Рапунцель подбежала к окну и посмотрела вниз. Темные кудри Амелии блестели на солнце. А тело лежало кучей, с руками и ногами, изогнутыми под невозможными углами.
Вид был настолько ужасен, что Рапунцель не сразу поняла, что почва внизу не темно-красная, к которой она привыкла, а серая и каменистая. И вдали ничего знакомого: куда ни кинь взгляд, высятся неприступные горы с шапками снега.
Другие башни, в совсем других местах.
Она даже не второй ребенок, которого Ведьма пыталась удержать.
Рапунцель отступила от окна, ни в чем больше не уверенная. Она не первый ребенок Ведьмы. И даже не второй. Возможно, пятнадцатый или двадцатый. Возможно, после нее будут другие. Сотни других. Возможно, другие есть прямо сейчас. Может, у ведьмы много башен в разных местах. В конце концов, она не сидит все время с Рапунцелью.
Ведьма по-прежнему раскачивалась и стонала, закрывшись руками, кожа на которых истончилась и покрылась пятнами, словно старела многие годы. Даже не видя ее лица, Рапунцель знала, что Ведьма за несколько секунд стала старухой.
Разумеется. Она утратила источник силы.
Башня незаметно сдвинулась, и стало сразу ясно, где они теперь. Перводрево привело ее домой.
От голубого пламени камина в комнате плясали бледные тени. Розы цвели под потолком, их лепестки сыпались в ванную, полную пены. Полки вокруг были заставлены книгами, на каминной доске блестел серебряный колокольчик. Арфа играла колыбельную, которую Рапунцель знала столько, сколько помнила себя.
«И я забыла убрать косу...»
Ее собственный голос, хотя звучал он как-то странно. Возможно, потому, что перемежался со всхлипами. Или потому, что она никогда не произносила этих слов. Насколько она помнила.
Ей не хотелось оборачиваться. Не хотелось смотреть.
— Бедняжка.
Рапунцель вздрогнула. Обернулась к кровати, и сердце ее похолодело. Там была она, Рапунцель-бывшая. Рыдала в подушку, лежа поверх покрывала. В чистых тапочках и рубашке, с косой, разбросанной по полу.
Ведьма погладила ее по голове и поцеловала:
— Расскажи мне все.
— Он... У него были оранжевые волосы. Он схватил мою косу и попытался взобраться по ней, я так испугалась!
Ведьма ласково похлопала ее по содрогающейся спине:
— Ты, наверное, была в ужасе.
— Да!
— Как он посмел прийти сюда и оставить тебя с кошмарами?
— К-кошмарами? — Рапунцель на кровати подняла голову и шмыгнула носом.
— Очень плохими снами, — объяснила Ведьма. — Когда происходит что-то страшное, приходят кошмары, которые заставляют тебя переживать случившееся снова и снова. Пока ты помнишь принца, он будет появляться в твоей голове каждую ночь и пугать тебя.
Рапунцель-нынешняя поразилась: как жестоко со стороны Ведьмы говорить такое! Но ее юная копия этого не видела.
— Ненавижу этого принца, — прошептала она и села. — Не хочу ужасных снов о нем каждую ночь.
— Знаю, — сказала Ведьма, притягивая ее к себе. — Знаю. Тебе хотелось бы забыть о нем, не правда ли?
— Да! — тут же отозвалась Рапунцель-бывшая. — Я хочу забыть обо всем — о, Ведьма, как бы мне хотелось забыть!
Ведьма коснулась висков девочки кончиками пальцев. И Рапунцель-настоящая увидела, как ее лицо расслабилось, словно с него схлынули все эмоции. Зрачки расширились и потемнели, рот раскрылся. Это заняло всего несколько секунд, а потом Рапунцель-бывшая заговорила неуверенно:
— Ведьма? — Она поглядела на свою ночную рубашку, потом снова на Ведьму: — Я спала?
Это Рапунцель-настоящая помнила. И сжала зубы.
— Тебе приснился плохой сон, — ответила Ведьма и обняла Рапунцель-бывшую, которая, легко вздохнув, повисла на Ведьме.
— Плохой сон? — Рапунцель-бывшая потерла глаза, а потом посмотрела на мокрые от слез пальцы. — Я его не помню. Наверное, он был очень плохим.
— Но он уже кончился, — сказала Ведьма. — И я принесла тебе на завтрак кое-что вкусненькое.
Рапунцель-бывшая радостно вскрикнула.
Рапунцель-настоящая отвернулась от кровати и сжала кулаки.
— Хватит, — сказала она, и в первый раз услышала свой голос внутри Перводрева. — Хватит, — повторила она громче. — Я видела достаточно.
Похоже, с ней согласились. Башня исчезла, сменившись той же темной пустотой, что встретила Рапунцель внутри в самом начале. Ни над ней, ни под ней ничего не осталось, но на этот раз она была не одна. Чуть посветлело, и Дерево-мать стояло перед ней темным силуэтом в тенях. Рапунцель смотрела, как колышутся ветви, не удивляясь больше, что может видеть крону, находясь внутри ствола. Перводрево, похоже, могло показать все, что угодно.
Рапунцель уже насмотрелась.
— Выпусти меня.
Дерево не ответило.
— Чего ты от меня хочешь?
В полной тишине ей почти показалось, что дерево ответило. Рапунцель чувствовала, что оно действительно чего-то хочет.
— Чего? — переспросила она. — В свою башню я не вернусь — я это должна была сказать? Хочешь, чтобы я держалась подальше от Ведьмы, потому что она совершила ужасное? Потому что я не... — голос Рапунцель сорвался, но она сжала зубы и заставила себя закончить: — Потому что я не первая, кого она использовала?
Воздух вокруг закружился, что-то шепча.
— Что ж, тем хуже, — сказала Рапунцель, отступая. — Да, я слышала рассказы, а теперь и увидела воочию. — Она постаралась подавить подступающую тошноту. — И верю им. Но я ее не боюсь.
Шепот стал отчаянным. Огромные ветви мотало, как от сильного ветра.
— Нет, послушай! — приказала Рапунцель, выпрямившись и откинув назад голову. Ткнув пальцем в дерево, она громко крикнула: — Я велела тебе выпустить меня! Я собираюсь вернуться к ней и заставить ее объясниться, слышишь? И прекратить. Я единственная могу ее заставить. Она не сможет повторить это — ни с кем. Никогда.
Темноту разорвал рассвет такой яркий, что пришлось прикрыть глаза рукой. Черная пустота вокруг отступила, Рапунцель стояла под золотистым небом на каменной дорожке, ведущей прямо к стволу Перводрева.
У нее перехватило дыхание.
Дерево-мать было невероятно красивым. Бронзовый, будто жидкий ствол сиял в лучах рассвета. А ветви, с восторгом и изумлением осознала Рапунцель, вовсе не колышутся — они растут. Растут бесконечно и в стороны и вверх, переплетаясь и сплетаясь, каждую секунду покрываясь листьями всех видов и разнообразнейшими цветами, тянутся вбок и ввысь настолько, насколько хватает глаз, и затем исчезают в небе.