— Как дела? Домой небось завернули?
Наверное ему было до отчаяния скучно.
Михаила взяло зло: «Еще издевается, гад...» Сказал и удивился своему звенящему голосу:
— Стоишь?
— Ну, стою...
— И стой молча, пока не сменят. Разговаривать без дела часовому запрещено. Службы не знаешь.
— Ух ты, какой строгий, — пытаясь сохранить достоинство, натянуто заулыбался красноармеец.
Доктор Бабаян — кудрявый, средних лет армянин, разговорчивый и быстрый, как комочек ртути, — мельком заглянул в направление, бросил:
— Раздевайтесь, юноша.
В кабинете, кроме него, присутствовали довольно молодая черноглазая сестра и пожилой лысый фельдшер с усами, как у Тараса Шевченко. Вдоль степ стояли непонятные приборы: похожий на самовар никелированный бак с резиновой трубкой, высокая деревянная доска с делениями и ходившим по ней вверх и вниз ползунком.
Михаил снял пиджак, рубашку, бросил на табуретку.
— Совсем, совсем, — доктор нетерпеливо помахал рукой, будто отстраняя от себя ненужные мелочи.
— Как... совсем?
Михаил, краснея, покосился на сестру. Лицо ее было невозмутимым.
— Брюки, кальсоны долой. Вот так.
Михаил покорно разоблачился догола и прикрылся ладонями.
— Ну-ну, без фиговых листочков. Здесь вы передо мной, как на страшном суде перед господом богом, — стремительно подходя к нему, сказал доктор.
Михаил нахмурился, выпятил грудь и напряг мышцы. Подумалось, что так он будет выглядеть старше.
— Даже свой апостол Павел имеется, — продолжал доктор, взглянув на стоявшего рядом фельдшера.
Ощупал сухими холодными пальцами грудь, плечи, бицепсы и зачем-то горло.
— Ну-с, каково сложение, Павел Остапыч? — обратился к фельдшеру.
— Та шо ж — хоть сейчас у гвардию, — прогудел тот.
Доктор извлек из кармана халата трубку, выслушал и выстукал Михаила.
— Рано мужаете, юноша.
— Почему рано, мне семнадцать, — мрачно отозвался Михаил.
— Что вы говорите?! Будь у вас усы, я дал бы все тридцать, — доктор отошел к столу. — Юлия Филипповна, измерьте сего молодца.
Сестра велела Михаилу встать на низенькую площадку у основания доски с делениями. На голову опустилась доска, прикрепленная к ползунку.
— Сто восемьдесят.
— Отлично, — доктор потер ладонь о ладонь, будто услышал очень приятную весть.
Сестра подала Михаилу резиновую трубку от бака, похожего на самовар.
— Сделайте глубокий вдох и дуйте сколько хватит сил.
«Вот оно, самое главное», — подумал Михаил. Прежде надо успокоиться, выровнять дыхание. Так. Теперь наберем воздуху...
Бак оказался из двух цилиндров. Верхний, вставленный в нижний, лишь Михаил начал дуть в трубку, пополз вверх. Еще... Еще... Лицо Михаила побагровело, запас воздуха иссякал, а цилиндр поднялся всего на вершок. Ну, еще немножко... еще... Звякнул выскочивший из бака внутренний цилиндр.
— Одевайтесь, богатырь, — услышал Михаил голос доктора.
Победа!
Когда оделся, доктор пригласил его сесть к столу и начал что-то строчить на бланке. При этом говорил без умолку.
— Датой вашего рождения, дорогой мой, в пределах от 904-го до 906-го я могу распорядиться действительно, как господь бог. Выглядите вы на все семнадцать, тем более что страстно этого желаете. Следовательно, так и запишем: родился в 1904 году. Какой месяц вас более всего устраивает?
— Февраль.
— Не ошибитесь, юноша. Родившегося в феврале ожидает бурная, полная всяческих превратностей жизнь. Ненадежный месяц, знаете ли. То в нем 28 дней, то 29... Кстати, какого числа вы собираетесь праздновать день своего рождения?
— Первого.
— Ну, разумеется, не второго же... Тэк-с, — доктор встал, поднялся и Михаил. — Получите ваш документ. Позвольте поздравить с рождением.
«Новорожденный» принял бумажку, горячо и сбивчиво пробормотал: «Спасибо, спасибо... доктор», — пятясь к двери, поклонился фельдшеру, сестре, никелированному баку и покинул кабинет.
В вестибюле дежурил другой красноармеец, и это было чертовски досадно. Очень хотелось бы взглянуть в глаза тому нахалу.
Кузнецов по-прежнему сидел в своем закутке и утирался мокрым платком.
— Скоро обернулись, — улыбнулся он, увидев Михаила в дверях, и протянул руку: — Ну-ка, что там пишет доктор?
Прочитал, одобрил своим обычным «ладно, ладно», достал голубую новенькую папку и аккуратно уложил туда оба донцовских документа: путевку и справку о возрасте. Из облезлого канцелярского шкафа достал анкету, вручил Михаилу, кивнул на дверь.
— Идите туда, заполните. Пишите разборчиво.