— Ну вот, смотрите, Николай Федорович, никакого золота здесь нет.
Улыбин тщательно просмотрел содержимое лотка и помрачнел. На дне лотка брошенной им золотники не было. «Смыл, сволочь, золото, — подумал он, — а еще лучшим промывальщиком считается!». Однако он промолчал.
После осмотра работ, за обедом, «пропустив по маленькой», он вернулся к этой теме и стал рассказывать, какие в прежнее время были промывальщики и что теперь всякая шпана, которая и лотка как следует в руках держать не умеет, числится мастером промывочного дела.
— На, там-тарарам, твое добро! — взорвался вдруг Минин, подавая ему завернутую в бумажку злополучную золотнику. — Кого разыграть захотел — Мишку Минина? Ты сперва сопли вытри, а потом берись тягаться с Мишкой! — Улыбин был ошарашен. Он ведь стоял над душой Минина, когда тот вел промывку.
Мишка рассказал, что, увидев блеснувшую среди шлиха золотинку и зная, что в промываемой породе золота быть не может, он сразу догадался, что это дело рук Улыбина. Улучив момент, он незаметно ухватил ее, а затем, утирая рукой потное лицо, сунул золотинку в рот. Если бы не упреки Улыбина, Мишка промолчал бы, а тут у него «сердце не выдержало».
Левакин закончил промывку.
— Вот посмотрите, — протянул он лоток. — Золото есть, не то чтобы богатое, но и не бедное. А главное это не первая проба. — На дне лотка желтело несколько золотинок.
У золотоискателей, так же как и у рыболовов, есть привычка преувеличивать размеры добычи. Если у рыболова стограммовая рыбешка превращается в килограммовую рыбину, — то у золотоискателя очень часто маленькие золотники становятся крупными, как «жуки», «тараканы» и прочие представители царства насекомых — излюбленный эталон для сравнения. Особенно часто фигурируют «тараканы». Золотинки в пробе по Овандже были гораздо скромнее. Им было далеко до этих гигантов. В основном это были «блохи», парочка «клопов» и довольно большое количество золотой «мошкары».
Однако такое сравнительно скромное золото было почти во всех пробах, взятых в нескольких притоках Худжаха в его верховьях, что подчеркивало их надежную золотоносность.
У нас с Лукичом давно было заведено, что он во время маршрутов по долинам отмечает и наносит на свою карту встреченные им береговые обнажения. Позже я, пользуясь его данными, верхом отправляюсь к этим обнажениям, описываю и документирую их. Это дает возможность экономить время и основное внимание уделять исследованию водораздельных участков.
Поскольку в верхнем течении Худжаха Лукич обнаружил несколько выходов коренных пород, я на следующее утро отправился осматривать их.
Так как в долине Худжаха много небольших озер, то Лукич предложил мне вместо винчестера взять его двустволку — более добычливое оружие для охоты на уток. Я согласился. Лукич предупредил меня, что левый ствол у него на всякий случай заряжен пулей.
Для поездки Семен оседлал мне своего коня — большого толстого пузана по кличке Тянка, что соответствует русскому Серко. Этот добродушный увалень, не торопясь, шагал по широкой долине Худжаха; осторожно пробираясь через топкие места и временами украдкой пытаясь повернуть обратно к лагерю, где он оставил без присмотра свой гарем. Я вежливо указывал ему на неблаговидность такого поведения, и он, недовольно фыркая, нехотя плелся в нужном направлении.
Доехав до очередного обнажения, я длинной веревкой привязывал Серко к какому-нибудь кустику около сочной травки, а сам принимался измерять и описывать выходы пород. Они были представлены довольно однообразной свитой темно-серых песчано-глинистых сланцев, часто пересеченных многочисленными жилами и прожилками кварца, содержащими обильные вкрапления пирита. В некоторых местах в сланцах встречались отпечатки ракушек, большей частью плохой сохранности. Изредка удавалось выбить хорошо сохранившийся экземпляр, свидетельствовавший о том, что породы, в которых он находится, отлагались на дне верхнетриасового моря.
Пока я занимался геологией, Серко с аппетитом лакомился травкой. Покончив с одной «тарелкой», размеры которой определялись длиной веревки, Серко изъявлял немедленное желание приступить к следующей, о чем заявлял громогласным ржанием. Я немедленно выполнял его требование, и между нами царило полное согласие.
Серко также не остался в долгу.
Когда, проезжая мимо, небольшого озерца, которыми так богато плоское болотистое дно широкой долины Худжаха, я услышал милое сердцу кряканье и, второпях соскочив с коня, позабыл привязать его, то он не сделал ни малейшей попытки покинуть меня. После выстрела он сам подошел ко мне и с любопытством наблюдал, как я, приплясывая на зыбкой кочке, пытался палкой притянуть к себе увесистого селезня. Когда я наконец достал его. Серко не только не захрапел с испугом и омерзением, как это обычно делают его сородичи, а, наоборот, с любопытством обнюхал добычу и даже, как мне показалось, плотоядно облизнулся. Видя его отнюдь не вегетарианские наклонности, — я приторочил селезня подальше от симпатичной морды Серко.