Я улыбнулась и обняла ее. Для проформы она посопротивлялась, но мне все равно достались три четверти секунды крепких объятий.
— Он говорит, что мир уже не тот, и больше не записывает имена. Он сдался!
Я кивнула на несколько имен на стене.
— Это не Рокет, это я писала. Кто-то же должен.
Дерьмо, блин, на печеньке!
— Мне очень жаль, детеныш. Рейес построит ему новый дом. Все будет хорошо.
— Нет, не будет! У Рокета больше нет дома, а Незабудка больше не хочет играть.
Вот тут передо мной словно помахали красной тряпкой.
— Где она?
Слива ткнула пальчиком в ту же стену, что и Рокет.
— Там еще одна комната, что ли, есть?
Подойдя к стене, Слива наклонилась, чтобы заглянуть сквозь нее, и выпрямилась опять:
— Не-а.
Ладненько. Стены на земле перестают быть стенами в другой реальности. Решив все проверить лично, я перенесла собственные молекулы в сверхъестественный режим и тут же была ошарашена дикой, неземной красотой. Сравнивать сверхъестественное измерение с земным все равно что сравнивать бушующий огонь с ясным весенним днем. По мне захлестал ветер, растрепывая волосы и обжигая кожу. Сама текстура этой реальности была шершавой, но я научилась все это любить. Научилась любить яркие, едкие цвета и жестокие в своей простоте и невозможности ландшафты.
Я глянула туда, где должна была быть стена, и увидела Незабудку, которая сидела на камне и смотрела куда-то вдаль, словно любовалась бескрайним океаном. Я шагнула ближе, и она застыла.
Чтобы не пугать ее, я заговорила оттуда, где стояла, но пришлось перекрикивать бурю:
— Незабудка?
Она не обернулась, но опустила голову, а значит, слышала меня.
— Мне очень жаль, что у тебя больше нет дома. Мы построим тебе новый.
— Не в этом дело, — тихо сказала она, но каким-то чудом в вое ветров я услышала. — Я скучаю по маме.
Мое сердце затрещало по швам. Незабудка умерла от пылевой пневмонии в тридцатых. Удивительно, что она все еще помнила маму.
— Ох, солнышко…
Я подошла поближе, и она подвинулась, чтобы освободить мне место на камне.
Короткое каштановое каре ничуть не тревожил бешеный ветер, который трепал мою гриву. Может быть, тут и заключалась разница между материальными или нематериальными воплощениями в этом измерении. На Незабудке был джинсовый комбинезончик и грязная белая футболка.
Я присела на камень.
— Я по своей тоже скучаю.
— Не бывает девочек, которым не нужна мама, — скрипучим голосом отозвалась она.
— Ты бесконечно права, солнышко. — Я подумала о маме и о Пип. — А ты знаешь, что происходит с адским миром?
— Ага, — кивнула Незабудка. — У тебя мало времени.
У меня свело живот.
— Знаешь, как его остановить?
Она покачала головой:
— Зато ты знаешь. У тебя есть мысли. Просто слушай их.
— Слушать? Может, еще чего подскажешь?
Впервые в жизни Незабудка мне улыбнулась, и мне бешено захотелось ее обнять, укачать, раздавить в руках и, возможно, сменить ей имя на Джордж.
Стоило мне почувствовать, что мы наконец налаживаем какую-то связь, как она прижала указательный пальчик к губам:
— Ш-ш-ш. Просто слушай.
Через мгновение ее молекулы разделились и уплыли с очередным порывом ветра. А я-то думала, это мои искры обалденные.
***
Уже по пути обратно наверх я не своим голосом позвала Куки и только потом вспомнила, что у нас тут дети спят. Квентина, конечно, мои крики не потревожат, а вот Эмбер точно «спасибо» не скажет.
— Они живы! — проорала я и уже в общей комнате прошипела пьяным шепотом: — Они живы!!!
— Кто? — уточнила Куки, а Диби и Рейес молча повернулись ко мне.
— Все! Все, даже Мейко, но ненадолго. Срочно надо их найти!
— Мейко жив?
— Да! И его мама и сестра тоже. Завтра первым делом Эмбер и Квентин должны вытащить из мальчика все, что можно, пока меня не будет. Любая инфа, даже самая незначительная, может помочь.
— Поняла. Кому ты звонишь?
Я взяла ее сотовый, потому что понятия не имела, где мой, и уже вовсю листала список контактов.
— У тебя номер Кит есть?
Кук забрала телефон, нашла нужный номер и отдала мне.
— У тебя Кит записана как «Специальный агент Карсон, ФБР»?
— Да. А у тебя как?
— САК. Но вслух я ее так не называю. Она вообще не ценит эффективность этой аббревиатуры.
Набрав номер, я стала ждать. И ждать, и ждать… И снова ждать.
В Мармеладе прошло бы лет семнадцать, не меньше, прежде чем Кит соизволила взять трубку: