– Друг, – ответил хлюпающий голос. – Ты замочком щелкни и меня впусти.
– Мама не разрешает мне никого домой приводить. Даже друзей.
– Разумно. А можно, я такой разумной маме сладость подарю?
– Ой, как хорошо, она очень любит сладкое, – обрадовался Федя. – Но я дверь все равно не открою.
– А дверь и не надо. Ты окошко открой, а я баночку с вареньем на подоконник поставлю.
Мальчик удивился, как его друг на второй этаж баночку поставит, но окошко открыл. А она тут как тут. Тяжелая, стеклянная.
Этикетки не было, Федя хотел спросить у друга, какое это варенье, но тот ушел. Вздохнув от безответного вопроса, мальчик поставил банку на кухню и вернулся в кровать.
Времени прошло немного, хотя Феде показалось, что минула целая вечность. Он вернулся в кухню, включил свет и стал рассматривать банку.
“Я ведь ничего не трогаю, а просто смотрю, – размышлял про себя мальчик. – Какое же там варенье? И ничего страшного, если я просто попробую. Одну ложечку. Я ведь хороший мальчик. Не шалю. Мама бы и сама меня угостила”.
До чего ловко отскочила крышка. Раз, и по кухне разлетелся сладкий запах малины. Федя попробовал, думает:
“Попробую еще чуть-чуть и спать пойду”.
Ложка, еще ложка, посмотрит на банку, дальше ест. Хороша сладость, ничего не скажешь. Федя ложку оближет, на банку глянет и все кажется, много в банке варенья. Пальцы обсосет, и опять ложкой зачерпывает, пока об стеклянное донышко не стукнулся.
– О… – разинул рот Федя. – Кончается. А съем-ка я его совсем! Маме для меня ничего не жалко. Я хороший мальчик. Не шалю, ничего плохого не делаю.
Заглянул в банку, а с донышка на него глаза водянистые смотрят и рот лягушачий улыбается:
– Вот ты замочком щелкнул и меня впустил.
Белая сирень
– Виски мне принеси, девочка. Вот этого.
Старушка ткнула в меню и, поправив плетеную бисером брошь, достала из сумочки бумажник.
“Ничесе заявочка”, – подумала я и уточнила:
– Хорошо. Сколько?
– Бутылку неси. И салатик «Шопский».
Я кивнула и направилась к бару. Я, конечно, еще недолго работаю, но виски для пенсионерки в воскресное утро – это странно. Кстати, Димка совсем не удивился. Молча принес бутылку и продолжил натирать бокалы.
Я отнесла заказ и вернулась к стойке. Посетителей почти не было. Потому могла себе позволить такую роскошь, как тихонько наблюдать за столиками из-за бара.
– Слушай, а ведь она совсем не похожа на забулдыгу, – поделилась я размышлениями с Димкой.
– Галина Альбертовна? Она и не забулдыга, – ответил тот и приступил к чистке кофемашины.
– Может, у нее что-то случилось? – не отставала я.
– Ага, – кивнул Димка. – Жизнь случилась.
Мы помолчали. Димка заливал какую-то жидкость в машину, что-то протирал, пшикал паром, а я решила отвлечься от бухающей бабули и начала складывать салфетки.
– Слушай, а хочешь, я тебе про нее историю расскажу? – внезапно вернулся к разговору Димка.
– А давай!
– Отлично. Тогда слушай.
Галина Альбертовна ― человек удивительно суеверный. А невестка ее как-то нарвала букет белой сирени и подарила. В общем, был тот еще скандал, а бабка потом совсем зачахла. Вбила себе в голову, что кто-то из родственников теперь умрет. Сколько ее ни уговаривали, что дурость это, все без толку. Ну, вот кто сейчас сирень домой не носит? Кусты ломают только так!
В итоге, соседка ее по даче говорит: “Сходи-ка ты ночью на паперть и посмотри на дорогу. Там как раз все покойнички, и будущие, пойдут. Если кто из твоих того… то увидишь”. Конечно, соседка ничего такого не хотела. Думала, посмотрит бабка, никого не увидит и успокоится. Да не тут-то было.
Сидит, значит, на паперти. Тишина, зябко, комарье жрет. У меня на ее месте все приметы из головы бы повыскакивали. Нет же, не так проста наша Галина! На дорогу таращится, покойников высматривает. И вдруг ка-а-ак завоет кто-то рядом. Обернулась. Никого. Только кусты шумят и комары попискивают. Вспомнила тут бабка, что вой – это к смерти, и побежала куда глаза глядят.
Бежит значит, бежит. И тут же думает: а может, это церковная псина? Настоящая, живая. А всем же известно, что гиблое дело ― от собаки сторожевой убегать. Как тут сердце зашлось у старушки! Она у дороги села, по сторонам озирается, собаку высматривает. Да только нет никакой собаки. Мужик идет. Прихрамывает. “Ну, – думает, – сторож!”
Решила она у него про собаку расспросить и домой уже бежать, чтобы корвалолчика себе рюмку накапать. Мужика догоняет, кричит ему, чтоб подождал, а он, видать, не слышит. Ну, Галина шаг прибавила, в темноту леса смотрит, чтобы на нее никто не выскочил. Почти с мужиком поравнялась и поняла, что мэр это бывший. Ну, точно. И фигура его, и прихрамывает, как бывший мэр.