Пулька попятился. Не в первый раз он на “свадьбе”, но каждый приход Звиря вызывает в нем жгучий ужас. Двери распахнулись, и вместе с голосящими плакательницами в избу внесли голову медведя. Вместилище души Хозяина покойно лежало на медном подносе, всем своим видом высказывая, насколько свиреп был нрав зверя, насколько огромно его тело.
Голову нес главный охотник, что обычно беспокоил Хозяина в берлоге. На сей раз, однако, пришлось охотиться ловушками. Их изготовил умелец, шествующий немного позади. Пулька мечтал быть одним из таких – смельчаком, богатырем, – но он был Пулька. Просто Пулька. Только и годился, что девкам с убранством помогать.
– Ну что, готов идти к древу-прародителю? – спросил дед Васси, похлопывая Пульку по костлявому плечу.
Тот кивнул и зарумянился. Ему доверили похоронить кости Звиря. Дело не сложное, но очень важное. От переживаний Пулька закашлялся. Противная хворь преследовала его с детства, оттого и тощий, да мелкий.
Тем временем “свадьба” разгулялась. Нарядили “жениха”, “невесту”, освежевали голову – из нее парни залихватски глотали пиво, надеясь хоть чуть-чуть урвать силы почившего Хозяина. Мели со стола мясо и зелень, жрали все бурно, рычали медведями. Один из гостей предложил и Пульке порычать, только тот начал, как стал задыхаться лающим кашлем и побежал к выходу.
Вдруг по ту сторону дверей кто-то ходит – малый, острожный. Пулька остановился, прислушался, даже кашель отчего-то пропал. Затих гость. От чего не заходит?
– Пришел кто-то, – обратился Пулька к празднующим. – Я отворю.
Потянул на себя ручку и замер – никого. Звездная ночь и посапывающая на крыльце тупомордая собака.
– Да как же это? – обернулся к гостям Пулька и увидел, как пир остановился.
Не рычат недоросли, не смеются бабы. Все вытаращились на Пульку и ждут.
– Орт это, – хмуро сказал дед Васси, чем, кажется, возмутил окружение.
На него сразу шикнули, а одна из плакательниц даже погрозила жилистым кулаком.
– Какой орт, дурень? Послышалось ему и все. А ну, давайте праздновать. Иди сюда, малец, выпей пива, – позвала Пульку все та же боевая плакательница.
Но у него на сердце стало неспокойно. Тяжесть опустилась и на “свадьбу”, хоть все потихоньку вернулись к пиршеству, ощущалось нечто тревожное, тягостное. Пулька посидел немного, поел, а затем осторожно подбрел к деду Васси.
– А что это за орт такой? – спросил он осторожно.
– Орт? Ну, это, – дед Васси огляделся и придвинулся к Пульке. – Когда человек рождается, появляется и орт – двойник его, только невидимый. Живет себе и живет, тем же, что и человек, занимается, то же любит, с теми же дружит. Одним словом, повторение хозяина. Один раз его присутствие только можно почувствовать – перед смертью. Орт приходит к хозяину и может даже показаться.
– Так это… – Пулька нервно сглотнул, – вы решили, что раз я слышал не пойми кого, это мой орт пришел. Я что же, умру, что ли?
Дед Васси развел руками и хитро улыбнулся.
– А ты коли думаешь, что то человек был, так сходи и погляди. Может, найдешь его.
Пулька рванул на улицу. Бежал и бежал по темной деревне, заглядывая во дворы, всматриваясь в заросли багульника. Никого не было. Кто хотел ― праздновал, остальные спали. Но чем дальше бежал Пулька, тем светлее становилась ночь, тем яростнее у соседских изб выли собаки. Он крутил головой, соображая, что за чудной свет обволакивает его деревню, почему так светло, рассвета ведь не было. И не мог он рассвет пропустить, недолго бежит, даже конец деревни не показался. Пулька обернулся. Прозрачная серость сумерек обволокла улицу.
– Почему так светло?
Остроухая псина сорвалась с цепи и кинулась на него. Пулька едва успел отпрыгнуть. Пес ревел зверем, но раз за разом бросался на что-то рядом с Пулькой. От безотчетной ярости псины ноги Пульки задеревенели и захлестнул новый приступ кашля. Неуклюже бросился он прочь от безумной собаки, мечтая скорее добраться до избы, разузнать у людей, что случилось.
Добравшись, Пулька заметил, что свет как будто утих. Вновь ночь, звезды, тишина. Даже собака на крыльце так же спит, никак не обращая на него внимания. Пир идет: плакательницы плачут, девки поют, парни рычат, гремя посудинами.
– Неужели показалось? – прошептал Пулька и вошел в сени.
Подошел осторожно к двери, приложил ухо и вслушался. Празднуют. И вдруг он, Пулька, услышал среди общего гомона кашель. Лающий противный кашель, который внезапно стал близиться к нему. Отшатнулся от двери, постоял, а она вдруг распахнулась.
На пороге стоял Пулька. Бледный, замученный, пытливо всматривающийся в темные сени, никого там не видя. Затем Пулька из избы развернулся в сторону гостей, что тут же замерли. И только сейчас Пулька в сенях понял, что они-то его видят совершенно точно. Молчат, таращатся.