Ротшильд задумался над словами Бёртон. Они были сказаны явно не случайно. И банкир помнил услышанное у стенда с пушками Круппа. Но он промолчал.
– До сих пор в истории мы знали одну последовательность, – продолжил Бёртон. – Первоначально совершается революция, а затем вспыхивает война. А если в этом уравнении составляющие поменять местами?
– Война, которая послужит запалом для революции? – удивился барон Ротшильд.
– Вы возразите, что война – это увеличение армии, патрули на улицах, цензура, контроль и прочие ограничения, которые ведут укреплению власти. История не знает революций во время войн. Крестьянские восстания не в счет.
– И что изменилось теперь?
– Многое. Рост населения городов. Прогресс в области транспорта и связи. Многое другое. Но нам важней некоторые частности. Например, что Наполеон III ныне удерживает власть, лишь благодаря равнодушию французов.
– Императорская гвардия, – напомнил банкир.
– Штыками можно добиться всего, что только угодно, нельзя только на них сидеть. Так, кажется, сказал великий император? – итальянец изящным жестом указывал на Дворец Инвалидов, в Храме которого покоится прах Наполеона Бонапарта.
– Красиво сказано, – усмехнулся Ротшильд.
– Действительно красиво. И скорей всего император сказал свой афоризм исключительно ради красного словца. Сам император великолепно себя чувствовал, пока его трон подпирали штыки.
– Наполеон, хоть Первый, хоть Третий, не может оставаться в Париже в случае войны, – задумчиво проговорил банкир.
– Если только сражения идут на границах Франции, а не за тридевять земель, – уточнил Бёртон.
– А гвардия следует за императором, – продолжил мысль Ротшильд. – Не достает лишь подходящей войны.
– Ну за этим дело не станет.
– Но зачем?
– Зачем? Вы спрашиваете зачем? Пруссия желает объединить Германию, а Франция ей мешает. Французы желают реванша за 1815-й год. А австрийцы реванша за 1866-й. Они желают, чтобы Франция ослабила Пруссию, а австрияки воспользовались плодами чужой победы. Того же желают и русские. Парижский договор стоит у них поперек глотки, и они желают поражения Франции.
– А Британия?
– Британия… Система противовесов в Европе, созданная лордом Палмерстоном, увы, устарела. Куда раньше, чем все этого ожидали. Можно сказать, что эта система некоторое время отражает состояние дел в прошлом и не соответствует настоящему.
– И в чем несоответствие этой системы?
– Две сильнейшие державы, Британия и Франция, не могут быть противниками, как это было ранее. Извечную борьбу за первенство надо оставить в прошлом. Но Франция не станет союзником Британии, пока ее флот может бросить вызов британскому. Хорошо бы уничтожить или затормозить развитие флота Франции. И хорошо бы, выполнить это чужими руками. У Франции останется первоклассная армия, у Британии самый мощный в мире флот. Они дополнят друг друга.
– Однако Британия традиционно союзна Пруссии, у которой не лучшие отношения с Францией.
– Все в мире меняется. И у всего своя роль. Пруссия выполнила одну свою роль, и теперь ее ожидает новое предназначение.
– Все равно не совсем понятно, зачем что-то менять? У Пруссии уже есть первоклассная армия, и практически нет флота! Разве она не идеальный союзник для Британии, которые всегда использовали Германию как свою казарму?
– Скажем так. Старые хищники, Франция и Британия, больше подходят друг другу как партнеры. По меньшей мере, в настоящее время. Они заинтересованы удержать свои колонии и завоеванные рынки сбыта. А Пруссия молодой хищник, которому еще предстоит вырвать свой кусок добычи.
– Но это в будущем приведет Британию к столкновению с Пруссией.
– Зато у Франции появится надежный стратегический союзник. Для этого ей придется всего лишь отказаться от имперских амбиций Наполеона. Мне кажется, что для Франции республика наилучшая форма правления.
– Вы сказали, что русские желают поражения Франции, но мы наблюдаем сближение этих стран. Как раз сейчас император России и император Франции принимают парад французский войск.
– Давайте поговорим об этом позже.
– Значит «старые семьи» приняли решение о развязывании войны между Францией и Пруссией?
Слово было произнесено.
Бёртон поморщился. Он ожидал большей изощренности и дипломатичности в формулировках от короля французских банкиров.
Ни гость Парижа, ни парижский барон-банкир не принадлежали ни к масонам, ни членам какого-то тайного общества или ордена, объединению наследников тайных знаний и тому подобного. Они вообще не состояли ни в каких тайных организациях.