Вторая – офицеры, поднявшиеся из общей массы унтер-офицеров. По своему образованию, воспитанию и мировоззрению они мало отличались от прочих унтер-офицеров, сержантов и капралов, которые составляли костяк армии. Отсутствие воспитания и образования, грубые инстинкты выходцев из низов у них компенсировалось практическим знанием муштры, делопроизводства и всего того, что составляет повседневную жизнь армии, знали потребности и чаянья солдат и были для них примером. С каждым годом таких офицеров в армии становилось все больше, а в 1870 году таких было две трети от всего офицерского корпуса. Они занимали едва ли не все должности ротного и батальонного уровня, который был для них потолком карьеры. Мало кто дослуживался до полковника. А уж до маршала, вроде Базена, и вовсе единицы.
Одним словом, в отличие от других армий, во французской, образца 1870-го года, сержанты не воспринимались офицерами «низшими чинами», а скорей как такие-же кадровые военные, имеющие меньшее звание. Генерал – это капрал, которого много раз повышали в звании, – этот афоризм вполне мог бы появиться во французской армии образца 1870 года. Здесь и сейчас не было столь резкого классового расслоения офицерства и низших чинов, как в прусской, австрийской или российской армиях.
– Жаркий сегодня будет денек, – заметил Гренье.
– Не жарче, чем в Иерусалиме, – ответил Дюпон.
Иерусалим – столь громкое название носил маленький, ничем не примечательный поселок, примыкающий к Сен-Прива, а потому все оценили шутку сержанта.
– Уж не собираешься ли ты в новое паломничество в Иерусалим? – поинтересовался у Дюпона один из тех, кто накануне ходил с ним на «разведку».
– А какой смысл теперь в таком паломничестве? – ответил Гаспар. – Раньше его надо было совершить. Теперь там все битком набито ребятами Левассора[77].
Одним из увлечений Гаспара было чтение книг по истории. Не только о войнах Первой империи, но и более ранних временах. В том числе о Крестовых походах.
– Кстати, о Иерусалиме. Помнится, один из констеблей Иерусалимского королевства носил фамилию Гренье.
– Признаться, сержант, я не ожидал от вас столь углубленного знания истории. Кем вы были до призыва?
Дюпон рассеялся:
– О! У меня самая лучшая профессия – я парижский рантье! Однако в определенной мере можно сказать, что я из семьи потомственных военных. Мой дед был лейтенантом Старой Гвардии, а отец служил у Даву. Возможно, ваш и мой дед стояли плечам к плечу при Ваграме?
Бог его весть, был ли лейтенант потомком коннетабля или родственником наполеоновского генерала… Но упоминание прославленных героев прошлого рядом с упоминанием лейтенанта, должно было польстить ему. Ведь хорошие отношения с непосредственным начальником никогда никому не мешали. Разве не так? Тем более, если помнить о живом и здравствующем дяде-генерале.
Гренье хотел что-то ответить… Но его невежливо перебили.
– Лейтенант! У вас ведь бинокль. Гляньте, в то селение, что левей, с тыла проехали повозки. Может это ребятам из 4-го корпуса привезли припасы?
Все оживленно зашевелились и стали поглядывать в указанном направлении. Хотя что там можно было рассмотреть с расстояния в два километра?
Лейтенант навел бинокль и убедился, что бдительный наблюдатель был прав. Наверняка соседям привезли продовольствие. Гренье видел, как из одной повозки вытаскивали какие-то мешки. А по всему лагерю поднялась суета: из палаток выскакивали солдаты, одни разжигали костры, другие мчались за водой. Все говорило о том, что батальоны готовятся к священнодействию приготовления пищи.
Где-то там, в Аманвиллере находился его дядя, с которым они не виделись со времен пребывания в Шалоне. Теперь дядя командовал не бригадой, а дивизией. «А в каком звании буду я к концу компании?» – промелькнула мысль.
Солдат же волновали более прозаические вещи.
– Может и нам привезли? – высказал один из солдат робкую надежду.
– Как же, жди! – ответил другой. – Я тут слышал, что наш корпус наособицу от остальной армии.