«Посмотрим, на что в действительности годны поляки», – подумал Дюпон, заметив, что со стороны тевтонов послышались звуки горнов, и черные квадраты батальонов пришли в движение.
Все это время правый фланг пехоты бошей находился под непрерывным огнем батареи митральез, но не пытался ни отойти, ни укрыться. К тому моменту, когда германская пехота пошла в атаку, странные коляски с митральезами успели зайти к ним во фланг и обрушить вдоль строя целый ливень пуль.
Здесь, современному читателю следует пояснить, почему подвергаясь интенсивному обстрелу, теряя каждую минуту десятки бойцов, германские батальоны оставались неподвижны. Дело в том, что этого требовали уставы всех армий мира того времени. Стоять и умирать.[84] Вот и стояли, и умирали. Как того требовал Устав. Не пытаясь залечь или укрыться. А когда раздался приказ идти в атаку – пошли, не смотря на потери.
Артиллеристы иное дело. Их не учат стойкости под пулями. От них требуют иные умения. Не удивительно, что там, где пехота стоит или идет вперед под пулями, артиллеристы стараются покинуть опасное место. Они привыкли к бою на больших дистанциях. Уставы всех европейских армий требовали при возникновении угрозы батареям, отводить их в тыл, под прикрытие пехоты. Было два исключения: французская и русская армия. Наполеон, сам артиллерийский офицер, приучил армию, что батареи должны стрелять, не считаясь с потерями. И если есть возможность, выдвигать пушки вперед, на выстрел картечи. А русские, как обычно, всегда полны неожиданностей. Устав российской императорской армии тоже требовал отвода орудий при первой для них опасности. Но никто не мог заранее предсказать, как себя поведут русские командиры батарей и рядовые канониры в том или ином случае. Вчера они выполняли требования устава, отводя пушки, а сегодня стреляют картечью в упор до последнего и бросаются с банниками на кавалерию.
Едва квадраты черно-мундирной пехоты стали разворачиваться в атакующий строй, над позициями митральез взлетела сигнальная ракета.
По сигналу стрелки покинули свои одиночные ячейки в поле и бросились к селению. Дюпон увидел, что в каждой ячейке сидело по два стрелка, один из которых был вооружен крепостным ружьем с телескопом[85]. А митральезы перенесли огонь с батарей на наступающую пехоту. И пока обстреливаемый полк перестраивался на бегу в шеренги, он потерял значительную часть своего состава и большинство офицеров.
К тому моменту, когда немцы приблизились настолько, что вступили в действие винтовки Шасспо, от шедшего на правом фланге передового батальона осталась едва треть. Но тевтоны не побежали. Они залегли стали продвигаться вперед, где перебежками, где ползком, используя как прикрытие любую кочку или рытвину.
– Упрямые. Гвардия, – раздался за спиной голос ротного. – Нелегко сегодня придётся корпусу.
Капитан Леру поднялся во весь рост и вскочил на какой-то перевернутый возок, чтобы его было видно с любого уголка сада.
– Солдаты! – громко прокричал он. – Вы солдаты 94-го полка, который бил немцев при Вальми, Аустерлице и Маренго. Считайте, что это поле – наш Аустерлиц, наше Маренго. Тем более, что там, – капитан указал рукой на восток, – за Сен-Прива, лежит не только Иерусалим, но и Маренго! А там, – рука указала на юг, – Москва и Лейпциг. На этом поле немцы найдут свою гибель! А солдаты 94-го полка будут гордиться еще одной победой.
Всю эту речь капитан произносил под аккомпанемент митральез. При этом он внимательно следил, как за реакцией своих солдат, так и за ситуацией на поле боя. И как только настал момент, он соскочил с импровизированной трибуны и произнес все так же громко, но уже деловым тоном:
– Нам не дана задача удерживать Сен-Мари. Мы дадим несколько залпов и отойдем к Сен-Прива. Приготовится к стрельбе!
Гаспар помнил, как писали французские газеты в начале войны, что прусский солдат идет в бой только из-за страха перед палкой своего капрала. Были или нет железные палицы у прусских фельдфебелей, Дюпон не знал. Но здесь, у деревеньки Сен-Мари, боши рядами падали под французским огнем, но продолжали упорно атаковать, невзирая на потери. Все поле было покрыто телами в чужих мундирах. Но они все шли и шли под французские пули. Плотными колонами с офицерами и знаменами впереди. Большинство легло во французскую землю в первые двадцать минут атаки. К тому моменту, когда пруссаки подошли на линию открытия огня, которая для их ружей равнялась 500 метрам, наступающий полк сократился едва ли не до батальона. И практически не осталось офицеров. Но это не остановило наступательный порыв. Они шли умирать и умирали, но выполняли приказ командования.
84
В бою при Островно в 1812 г. два батальона русской пехоты, выстроенные в каре, удерживали позиции, отразив все атаки кавалерии Мюрата. Тогда Мюрат ввел в действие свою конную артиллерию. Командующему русским арьергардом генералу графу Остерману-Толстому доложили о больших потерях в батальонах от вражеского обстрела, и спросили: «Что делать»? «Ничего, – ответил граф. – Стоять и умирать»!
85
Крепостные ружья французские М31 и бельгийские М64 имелись на вооружении французской армии. Оптические прицелы, называемые телескопами, были популярны у европейских охотников 19 века. В военном деле были использованы полковником Берданом для вооружения его отряда снайперов в войне Севера и Юга 1861-го года.