– Кто командует этим дурдомом?
– Полковник де Геслин. В настоящий момент он поднялся на колокольню.
– Что он хочет наблюдать? Как пруссаки сейчас раскатают эту деревеньку по камешку? – Недовольно проворчал подполковник, направляясь к церкви, и бросив на ходу. – Отдай приказ о постановке дымовой завесы. И чтобы все пополнили боезапас и укрепили митральезы на тачанках.
Шеварди, как и остальные батарейцы стали называть свои фиакры на польский, а может и чешский лад «тачанками».[87] Что ни говори, а их повозки были боевыми колесницами, а не экипажами для прогулок богатых бездельников.
К счастью для Шеварди полковник де Геслин сообразил, что колокольня станет первоочередной целью для вражеской артиллерии, и спустился вниз. Не пришлось Шеварди подниматься на своем протезе по крутой лестнице.
Два офицера перекинулись несколькими фразами, быстро пришли к единому мнению, и разошлись, довольные друг другом, отдавать приказания подчиненным.
Де Геслин был доволен, понимая какую роль сыграли митральезы в сегодняшнем деле, и надеясь убраться из Сен-Мари подобру-поздорову без лишних потерь. Хотя потери были неизбежны.
А Шеварди был доволен, что встретил адекватного офицера, понимающего обстановку, который не стал упираться, ссылаясь на приказ, и гробить подчинённых в надежде на орден.
Дымовая завеса получилась, честно говоря, так себе. Бомон не рассчитывал, что придется прикрывать дымом отход пехотного полка. Но и тот жалкий дым, угрожающий в любой момент обернуться пожаром, мешал работе германских артиллеристов. Полк покидал селение, не строясь в единую колонну. Командирам было приказано рассредоточить людей и направляться к Сен-Прива. Прикрытие отступающих от возможной атаки кавалерии обещал командир митральез. Помня наглядную демонстрацию возможностей батареи.
Артиллерийский обстрел был недолог. К началу обстрела уже было ясно, что французы покидают Сен-Мари. Так, сделали несколько залпов вдогонку, придавая ускорение отступавшим. А затем с трех сторон в небольшое селение ринулись семнадцать батальонов сразу двух корпусов, как гвардейского, так и саксонского. Часть из них удалось остановить на подходах к селению, но десять или двенадцать батальонов ворвались в Сен-Мари, перемешавшись друг с другом и утратив всяческое управление.[88] Командиры тщетно выкрикивали команды, они тонули в гуле голосов, терялись среди других криков.
И тут, с той стороны, куда ушли французы, из дыма выехали шесть колясок, развернулись, и отрыли ураганный огонь по этому столпотворению. В каждого убитого попадало по три четыре пули. А иногда и больше. И большая часть пуль, пронзив одно тело, летела дальше, чтобы убить и ранить еще одного несчастного, а иногда и нескольких.
Множество криков, воплей, стонов, слились в один. К небесам вознесся рев, будто какое-то фантастическое животное получило смертельную рану.
Дым, то там то тут вспыхивающие языки пламени, паникующая толпа, зажатая в каменном ущелье улицы. Никто не думал о сопротивлении.
Порыв, увлекший солдат в атаку, сменился ужасом, в единый момент необъяснимым ужасом охватившим толпу, в которую превратились батальоны, еще недавно стойко стоявшие под обстрелом.
Это было необъяснимо. Но дисциплинированные солдаты превратились в дикарей, руководствующихся только инстинктом.
А инстинкт требовал от них спасаться, бежать прочь, не думая о товарищах, не думая о позоре, не думая ни о чем. Только самые стойкие могли сопротивляться этому ужасу, но их поразили пули или затоптали собственные товарищи.
А тем временем две митральезы, имевшие меньшую скорострельность, но большую дальнобойность, обстреляли гвардейские батареи, ранее уже пострадавшие от их огня.
Несколько минут, казавшиеся вечностью, а французы как демоны ада вновь растворились в дыму.
Это был разгром. Полный. Несомненный.
Но французы отступили.
А значит…
Победа?
Еще одна победа.
На севере во всю мощь грохотало сражение. Орудия изрыгали огонь и облака дыма. На землю падал град снарядов, а над войсками распускались белые облака шрапнели. И каждое удачное попадание сопровождалось воинственным ревом с одной стороны, приветствующей отличное попадание, и недовольным ропотом противной, испытывавшей горечь за павших товарищей. А через мгновение, там, где прежде стенали, уже слышались крики восхищения, после удачного ответа собственных артиллеристов. И все звуки покрывал непрекращающийся стрекот митральез.
87
Легкий экипаж на рессорах поляки называли «nejtyczanka» от чешского городаNeu-Titschein, где в 19 веке было налажено их производство. Украинское слово «нетычанка» позже трансформировалось в «тачанку».
88
Так произошло и в реальной истории, хотя там французы и не оказали столь упорного сопротивления. На восстановление порядка потребовалось более часа.