Собственный поступок шарахнул по мозгам не хуже кувалды. Шаша повело, и он, позабыв, где находится, с тихим задушенным стоном прижался плотнее к приоткрытым в ошеломлении губам, мягким, прохладно-свежим и упоительно вкусным. Маленький язычок робко, будто бы в недоумении или случайно мазнул по его языку, и тот мигом ожил. Жадно приласкал «провокатора», прошёлся упругим кончиком по нёбу и попытался сплестись с девичьим языком. На Шаша накатило чисто кошачье желание – а, может, и не только кошачье – вылизать застывшую в его руках хрупкую девушку от этих самых губ до розовых пяточек.
Разум ему вернула сама принцесса, безжалостно сомкнувшая зубки на его наглом языке, прихватив вместе с ним и нижнюю губу.
Шаш, застонав, попытался отстраниться, застонал вновь, и наконец был отпущен. Отшатнувшись к двери, он замер под злым взглядом принцессы. Из коридора доносился звук удаляющихся шагов, господин Аркшаш – а голос явно принадлежал ему – уже прошёл мимо и, видимо, сейчас завернёт уже на лестницу.
– Прошу вас! – тихо взмолился наагасах. – Если меня поймают, то точно убьют!
Лаодония, уже открывшая рот, замерла, яростно дыша и продолжая смотреть на него почти с ненавистью. Но, похоже, возненавидела она его недостаточно сильно, чтобы сдавать советнику. И, вероятно, понимала, что наг не давил на жалость, говоря, что его убьют, если поймают тут.
– Что вы здесь делаете?! – голос девушки дрожал и кипел яростью, шёпот сбивался, порой превращаясь в свист. Она судорожно стискивала кулачки и, кажется, не была взволнованна поцелуем так, как был взволнован сам Шаш.
Он даже ощутил совершенно не подходящее ситуации разочарование и глухую досаду. Не впечатлил…
Шаш тряхнул головой, выбрасывая откровенно странные мысли, и виновато опустил подбородок.
– Простите меня, ваше высочество, – покаянно протянул он. – Я растерялся и… повёл себя недостойно. Мне не следовало целовать вас… так.
– Вам вообще не следовало меня целовать! – яростно прошипела принцесса и пнула его в голень. Мужчина молча снёс заслуженный удар. – Как вы только посмели… вы… Бесстыжий! Многих вы так затыкаете?!
– Не приходилось раньше использовать этот метод.
– Правда? – Лаодония наигранно недоверчиво вскинула брови и процедила сквозь зубы: – Почему же? Вам явно нравится этот метод!
– Именно поэтому и не использую. Легко потерять голову. Вот я и сейчас потерял, – Шаш позволил себе лёгкую, светлую улыбку.
Но раздраконил принцессу ещё больше. Сжав кулачки, Лаодония, едва сдерживая ярость, коротко взмахнула ими, но всё же сдержалась и не ударила. Мало того, что она поймала этого наглеца на шпионаже, так он ещё посмел её хватать, утаскивать и целовать. Её! Целовать!
Поцелуй вызывал больше всего возмущений. Да как он вообще посмел, как мог, как… Как можно язык… Лаодония почувствовала, как краска всё же неумолимо заливает лицо, и разозлилась ещё сильнее. Конечно, она воображала свой первый поцелуй, представляла, как муж или жених – если ему до свадьбы смелости хватит – нежно и ласково прижимается к её губам, его цветочное дыхание льнёт к её коже, за спиной догорает красочный закат, а над головой выводят затейливые трели птички. Всё, как описано в сентиментальных романах.
А что она получила в реальности? Тёмную пыльную каморку, пауков вместо птичек, а поцеловавший даже женихом ей не был! Да и к самому поцелую было много претензий. Где нежное касание? Где бережные объятия? Где цветочное дыхание?!
И самое отвратительное, этот поцелуй Лаодонии понравился больше того, воображаемого! Она даже не представляла, что можно так… сильно и жадно прижиматься, горячо, почти обжигающе давить губами, томить пепельным жаром дыхания и… язык… От накатившего смущения плакать захотелось, и девушка всё же ударила наагасаха кулачком в плечо. Про язык в романах ничего не писали, и Лаодония чувствовала себя ошеломлённой и обманутой. У-у-у, как она ненавидит эти глупые книжки!
– Мне правда жаль. Я поступил очень плохо, – продолжал извиняться наагасах.
И от его извинений лучше не стало! Вообще! Наоборот, теперь Лаодония чувствовала, что он – жертва обстоятельств, поддался панике и только потому повёл себя столь неосмотрительно, а это звучало уже оскорбительно!
Она получила первый поцелуй не потому, что её мечтали поцеловать, а потому что вынуждены были поцеловать. В первые в жизни Лаодония хотела кого-то по-настоящему растерзать от обиды.