Шашеолошу потянул её за собой в сторону тёмного массива старой Смотровой башни. Она стояла внутри, вне линии стен. Когда те перестраивали, башню было решено оставить, но её уже долгое время не использовали и не обновляли. После того, как кто-то из придворных сломал здесь ногу на лестнице, ходить сюда запретили. Но где наагасах и где запреты?
Несмотря на запрет, дверь в башню заперта не была. А может наагасах сам заранее её отпёр. Внутри пахло пылью и даже в темноте можно было рассмотреть беспорядок, царивший вокруг. Мужчина тут же потянул её к лестнице, и уверенность, с которой он выбирал ступеньки, убедила Лаодонию, что он всё заранее разведал. Уже наверху он опять подхватил её на руки.
– Тут весьма коварные половицы. Мне будет спокойнее, если я сам донесу вас.
– Вы просто хотите подержать меня, – фыркнула Лаодония.
– Вы меня раскусили, – не стал отпираться наг.
К окну он шёл с такой осторожностью, что девушка невольно начала переживать. Ещё и половицы так угрожающе хрустели, что пальцы сами сжимались на плечах мужчины и Лаодония тихо попискивала от страха. И всё же крах их подстерёг! В сажени от цели под ногой наагасаха с трухлявым «пхунь» проломилась доска, а вместе с ней целый пласт пола потянулся вниз. Мужчина едва успел отпрыгнуть к окну, когда прогнившие половицы с грохотом и клубами пыли встретились с полом нижнего этажа. Обомлевшая от ужаса Лаодония перевела взгляд на лицо ничуть не испугавшегося нага.
– А обратно мы как пойдём?!
– Тут ещё целая половина есть, – обезоруживающе улыбнулся Шаш. – И можно спуститься по стене. На крайний случай обратимся за помощью к страже. Устраивайтесь.
Он сам усадил девушку на окно ногами наружу. В темноте высоту было сложно оценить, но Лаодония оценила и судорожно вцепилась в рукав нага. Тому пришлось ненадолго отцепить её, чтобы усесться рядом, и девушка совсем не возражала, когда мужчина прижал её к себе для сохранности.
– Мы же можем упасть! – в Лаодонии одновременно кипели и радостный задор, и страх перед высотой.
– Не можем, – отверг её страхи Шаш и, порывшись в карманах, достал яблоко, которое протянул девушке. – Вместо романтического пикника.
Лаодония неуверенно сжала яблоко в пальчиках и наконец рискнула осмотреться. Рядом с наагасахом уже не так страшила раскинувшаяся внизу высота, да и пышные кроны деревьев не позволяли оценить расстояние до земли, хотя фантазия бодро подбрасывала свои варианты. Но…
Как же красиво здесь было. Ветер приносил запахи со всех сторон. Парк цвёл и благоухал даже в ночное время. Сильнее пахло озёрной водой. Ввысь поднимались все звуки: тихий плеск в парковых прудах, тот самый лягушачий хор, бодрая соловьиная трель, стрекот, смех и шутки часовых. Накрыло умиротворение перед светлостью радостной летней ночи. Темнота сейчас не пугала, а скрывала в себе загадочную красоту, которая была больше доступна воображению, чем слуху или глазу. Напротив башни росло высоченное дерево, часть ветвей которого уже высохла, а часть радовала богатой шапкой листвы. Голые ветви пересекали чёрными изломами лик волчьего месяца, и по его центру на сучке сидела птичка. Лаодония сперва решила, что это тот самый соловей, хотя звук шёл с другой стороны, но «птичка» развернула крылья и резко сорвалась в полёт.
– Кто это? – испуганно ахнула девушка.
– Летучая мышь.
– Боги, страх какой! – Лаодония крепче прижалась к тёплому боку.
Шаш не стал рассказывать, что под крышей Смотровой башни есть большое гнездо ночных летунов.
Волшебство ночи стремительно захватывало девушку, и та была вынуждена признать, что наагасаху очень хорошо удаётся трогать её сердце. И не хотелось никуда идти. Хотелось просто сидеть, смотреть на ночной пейзаж и звёздное небо, тихо хрустеть яблоком и чувствовать себя при этом в полной безопасности.
Наагасах щелчком выпустил беспокойный зелёный светляк, и тот начал носиться вокруг, как забравшийся на недосягаемую для него высоту настоящий светлячок. И сейчас он ничуть не раздражал.
– Мне нравятся такие ночи, – признался Шаш. – Отец часто брал меня на крышу, когда я был маленьким, и рассказывал сказки про звёзды. Это единственные сказки, которые он на тот момент знал, – мужчина тихо рассмеялся. – Я часто болел, и он пытался меня развлекать.