– Переживаю, что его действительно обидят и тогда он пойдёт мстить. Прошу прощения, нам нужно вернуться.
– Вы будете драться? – девушка с готовностью уцепилась за предложенный локоть.
– Надеюсь этого избежать. Дядя сущее бедствие, если ему дают повод проявить свой характер. Но самая большая беда в том, что часто он сам ищет проблемы от скуки и всегда находит.
– Он хочет навредить себе? – испугалась Лаодония.
– Дядя? – Шаш вскинул брови. – Только если своей репутации, а та и так…
Грохот прервал его, и Шаш, обхватив пискнувшую принцессу за талию, почти побежал на шум. Крики усилились, но теперь стали многоголосыми. Кто-то требовал позвать стражу. У кромки кустов перед самым выходом на широкую дорожку их догнали Дейш и Тейс. Первый что-то злобно цедил сквозь зубы по-наагатински, а вот наагашейдиса выглядела больше заинтересованной, чем обеспокоенной.
Их взорам открылась телега с винной бочкой, вокруг которой с горестными стонами бегал тощий мужичок с бородкой клинышком. На бочке, точнее задницей в бочке сидел весьма упитанный горожанин, орущий и пытающийся выбраться из пролома. Откровенно воняющее брагой вино текло на мостовую и насквозь пропитало штаны толстяка.
Наагашейд что-то яростно прошипел и окинул местность взглядом, явно кого-то выискивая. Движение обозначилось за телегой. Там явно была какая-то видимая лишь по теням возня.
– Сс-садаш-ш-ши! – рявкнул наагашейд.
Из-за телеги, словно отброшенный тараном, вылетел весьма крепкий мужчина. Рухнув на мостовую, он, наплевав на внимание зевак, прямо на карачках пополз прочь.
– Куда ты, сладкий? – вслед беглецу полетел сапог.
Заставший в бочке толстяк затрепыхался активнее, испугавшись, что теперь очередь дойдёт и до него.
– Какая булочка меня ждёт. М-м-м, пропитанная вином…
Героическим усилием, под хруст досок, мужик всё же вытащил зад из бочки и, скатившись по крутому боку наземь, припустил прочь, оставляя обильные винные следы и шлейф бражного аромата.
Тень за телегой колыхнулась, и часть толпы, которой было видно происходящее, испуганно отшатнулась. Из-за телеги показался довольный собой и жизнью наагалей. Он успел перевить волосы в две косы и обильно украсить их лентами, из-за чего приобрёл сходство с девами южных герцогств империи, которые для весенних праздников украшали волосы лентами, бусами и монетами. В свете фонарей блеснула чешуя, и Шаш почувствовал, как с его локтя соскальзывает ослабевшая ладонь.
Он потерял время, в панике попытавшись поймать падающую Лаодонию отсутствующим хвостом, но всё же успел развернуться и поймать её прежде, чем девушка рухнула в кусты. Ветка сухим концов чиркнула нежную девичью шею и больно хлестнула Шаша по щеке.
– Госпожа! – испуганно вскрикнул он, приподнимая девушку.
Взгляд зацепился за сочившуюся кровью царапину на шее, и мир слегка покачнулся. Листва и бледное лицо поплыли перед глазами. Шаш почувствовал, что кто-то сжимает его плечо, но дёрнулся, высвобождаясь. Знакомая боль зародилась в спине, свернула судорогой мышцы и начала болезненно выворачивать позвонки. Затрещали штаны. Словно сквозь слой корпии донеслись испуганные визги и рокот отца.
– Шаш, спокойнее, спокойнее…
Руки, лёгшие на спину, Шашелошу сбросить не посмел, узнавая даже в таком состоянии мать. Она помогла ему опуститься, прилечь на мостовую, и Шаш, стиснув зубы, прижал к себе Лаодонию, чувствуя, как туго разрываются сапоги, как разворачивается хвост, неприятно медленно обраставший чешуёй, как судорога сильнее сжимает спинные мышцы.
Расслабление он почувствовал не сразу. Оборот уже завершился, мышцы не ходили ходуном, но напряжение ничуть не уменьшилось. Шаш присел, бережно прижимая к себе девушку, и осмотрелся. Рядом на корточках сидел отец, мать жалостливо гладила его по голове, а вокруг маячили знакомые лица охраны. Раздражение усилилось, и Шаш оскалился.
– Отойдите, – не отводя глаз от сына, приказал Дейш.
Шашеолошу всё равно не смог успокоиться. В сидячем положении он чувствовал себя уязвимым. С кое-как с помощью отца и матери он поднялся. Опять зарычал и обнюхал шею Лаодонии. Виновато лизнул царапину и вновь с яростью осмотрелся.
Взгляд остановился на виновнике, застывшим рядом со злополучной телегой. И ярость волной ненависти взорвалась, окатила всё нутро, вытаскивая на поверхность самое ужасное, самое страшное и самое опасное.