Феликс Дымов
Наава
Я услышал шум на лестнице — в дверь позвонили.
Пошел отворять. Двое в синих спецовках с усилием втащили в квартиру металлический ящик на колесиках.
— Принимайте заказ. Автоматический секретарь с двойным объемом памяти и универсальным лингвостором. Не передумали? — спросил один, отряхивая руки.
— Нет, нет, мне обязательно нужен информатор, — сказал я.
И приналег плечом. Ящик мягко вкатился в кабинет.
Трудно сказать, чем именно заинтересовала меня бывшая корабельная система, нынешний экспонат Архива Времен. Пожалуй, некоей меланхоличностью облика, если так позволительно выразиться о машине. В тесноватой рубке «Тополя» суженная книзу Наава наверняка смотрелась неплохо. Но, оторванная от корабля, от пилотских кресел, навевала грусть, еще более ощутимую из-за отдаленного сходства ее корпуса с человеческим лицом. Сходство подчеркивали и фасеточные глаза, и выступ перфоприемника, напоминающий нос, и полусферическая впадина колоратора, которую даже человек без воображения принял бы за рот. Прибавить к этому деревянные панели под колоратором (скорбные складки у рта?), необычно расположенную клавиатуру раздельно для правой и левой рук (усталые морщинки под глазами?) — и впечатление легко объяснится...
Я подключил машину в сеть, подвинул ногой пуфик.
Переделка Наавы была ничтожной: впаяли в схему дополнительные блоки памяти да свели многочисленные жилы, змеившиеся когда-то к узлам корабля, в один кабель, напрямую связанный с Информаторием.
Сначала ожил фасеточный глаз, будто Наава невесело подмигнула половиной лица. Осторожные точки забегали в многоцветии зрачков второй «фасетки». Полыхнул и погас колоратор — словно бы распахнулся на миг безмолвный рот. Глухим вздохом прошелестел сигнал проверки:
— Раз. Два. Три. Раз... Раз... Кто вы?
Конечно, голос у нее был женский. Живой, едва заметно картавящий. И проникновенный, как у кинозвезды. Интересно, а логика у нее тоже женская?
— Простите, что-то мешает в левом боку... Молектроника? Это ново для меня, раньше такой не было. Суммирую. Ух, щекотно... Сейчас притерплюсь. Современная информация... Зачем? Я ведь так безнадежно устарела за сто десять лет!
Я молчал, давая ей возможность высказаться. Наава перераспределила огоньки в зрачках — будто повела взглядом по стенам:
— Вещи у вас немногословны. Это кабинет? Все уставлено древностями, книгами. И ничего для исследований. Вы — писатель?
Что ж. Она была недалека от истины.
— Историк. Специализируюсь на двадцатом—двадцать первом веках.
— Специалист? — подхватила она с издевкой. — Значит, вы ничего об этих веках не знаете.
— Остальные знают еще меньше.
— Это вас кое-как оправдывает.
— Надеюсь, с твоей... с вашей помощью...
— Говорите «ты» — не обижусь.
Я набрал полную грудь воздуха:
— Раскрой людям тайну «Тополя»!
— Никакой тайны, два несчастных человека... Но я этого не понимаю... — Последние слова Наава прошелестела убывающим трагическим шепотом. И добавила вполне деловито: — Читайте отчет.
— Читал, а толку-то? Пропуски, паузы, будто впоследствии подчищено. Скажи на милость, ну почему звездолет не смог разогнаться?
— Цитирую: «Необратимый процесс. Катапультирован реактор. Сто лет инерционной орбиты! Будем держаться. И надеяться. Прощайте, люди. Прощай, Земля. Командир Эдель Синяев. Второй пилот Максим Радченко».
— Кстати, Радченко ведь был стажером?
— Командир считал, Мак выдержал экзамен.
— И два пилота растерялись в простейшей ситуации? Нет, тут что-то не так. Убежден, ты знаешь чуточку больше, чем говоришь.
— Больше, меньше — какая разница? Вы и сами отлично вызубрили отчет... Истина принадлежит мне. Моей памяти.
— Нет. Каждому человеку и всему человечеству.
— Интересно, где человечество было век назад. Впрочем, вы, белковые, никогда не отличались быстродействием...
— Однако, поверь, почти не страдали от этого. Ведь у нас есть вы, кристаллические!
— Я ничего не понимаю в истории «Тополя». Цепь безрассудств и отсутствие логики.
— Машинной.
— У этих двоих и вашей человеческой не хватало... Они... — Наава сделала эффектную паузу. — Они даже дрались. Он его — р-раз! А тот рукой выпад — и ладонью по горлу!
Цветовое пятно в экране колоратора собралось в пятачок и почти притухло — Наава скорбно поджала «губы». Хотелось бы мне знать, кто обучал ее провинциальной мелодраме. По-моему, предки излишнее значение придавали эмоциональной окраске информации. Без нее вычислительные машины почему-то считались обделенными.
— Послушай, ты бы не могла объяснить, из-за чего... — я поискал слово, — вся эта кутерьма?