Мак шагнул в лифт. Подождал, пока пилот сделает то же самое. Нажал кнопку подъема. Деловито ступил на борт. И не торопясь ушел в рубку. Медленно отъехала поддерживающая стрела.
— Внимание, Центр. Я — «Тополь», к старту готов.
— Старт разрешаю. Даю начало отсчета.
— Понял, Центр. Отсчет на пульт. Ну, будь, Николай! Тихой вахты.
— Чистого вакуума, Эдель. Мягкой посадки. Включать автоматику?
«Да», — хотел сказать пилот, но, увидев поскучневшую физиономию Мака, неожиданно переключил дубль-пост:
— Возьми управление.
— Есть! — тихо ответил стажер. И пульту: — Перехожу на автономный.
— Принято. Освободить седьмой дополнительный «Тополю». Старт!
Мак дал поддув в противоперегрузочные кресла, прогрел магнитные камеры двигателей, поревел предупредительной сиреной и завис над космодромом. Потом толчок, «Тополь» прорезал атмосферу, в конце активного участка красиво отсоединился от стартовой ступени («Лихач!» — решил Эдель), развернулся и показал звездам четыре тонких огненных языка из дюз.
«Чертова молодежь! — уныло восхитился Эдель. — Для них уйти в Пространство все равно что для меня когда-то стронуть с места самосвал...» Он стиснул веки. Но и с закрытыми глазами чувствовал молчаливое одобрение Наавы. Она умела отличить хорошего пилота.
— А мальчик был хорошим пилотом. С интуитивным чутьем пространства и корабля, — задумчиво отметила Наава.
— Это его слова? — спросил я.
— Это мои слова. — Наава слегка обиделась, но я сделал вид, что не заметил искры в фасеточных глазах. — Он всегда принимал решение чуточку раньше меня... Однажды, например, заложил вираж задолго до того, как я выдала скорость торможения, радиус поворота, но каждый нерв корабля кричал при маневре, что выбран самый безопасный и экономичный режим.
— Случайное попадание. — Я поддразнивал ее, чтобы вызвать на еще большую откровенность, и она знала, что я ее поддразниваю,
— Инстинкт пространства, новый признак космической расы! — продолжала философствовать Наава. — Вы вообще-то вдумайтесь: Мак был первым из таких. Смешно, разумеется, слышать неколичественные характеристики от электронной машины. Но мальчик всегда относился ко мне как к живой...
Наава хохотнула — напористо, но совсем не весело. Естественно, не голосом, а одним колоратором — коротко и криво. Ох сколько несносных «человеческих» привычек накопила она за полтора века!
— Тебя учили играть в шахматы? — спросил я.
— Да. — Наава насторожилась. — Вы тоже догадались? Мак во всем умел перешагивать через расчеты. Как в шахматах.
— Но не будешь же ты утверждать, что Эдель был плохим пилотом?
— Не буду. Просто они были разные. Разные — и все тут.
Будь у нее плечи, Наава наверняка пожала бы плечами...
...Они были разными пилотами. И разными людьми.
Мак сразу это понял, едва ступил на корабль. Эдель показался ему каким-то таким... чересчур героическим, что ли? У него и внешность была под стать биографии: небольшой рост, отличные плечи и соломенные усы.
А главное — синий татуированный орел с женщиной в когтях, декоративно распластавший крылья на обе половины мускулистой, поросшей рыжеватым волосом груди. Маку орел нравился, он не понимал, почему Эдель стыдливо прикрывается в умывалке полотенцем.
Расспрашивать старого пилота о прошлом не хотелось.
С Эделем связывали самую невероятную из историй, почти легенд, которые шепотом пересказывают друг другу стажеры на космодромах и которые, как правило, приписываются всем знаменитым людям... Будто однажды во время обслуживания ракета сошла с пускового стола. Всех, разумеется, в лепешку, лишь Эдель ухитрился вцепиться в какой-то бортовой лючок. А когда, за атмосферой, осмотрелся, то увидел, что пристегнут поясным ремнем к рулевой тяге, и как миленькую усадил ракету обратно. Начальству, по слухам, это так понравилось, что его пригласили в космонавты: в конце концов, править из пилотского кресла, безусловно, не сложнее, чем в вакууме, верхом на обшивке корабля.
То-то удивился бы Эдель, узнав, как за долгие годы преобразилась в курсантском фольклоре история его подвига!
Сначала Мак порадовался назначению на «Тополь»: дипломный полет лучше проводить с асом, — аспиранты по молодости куда больше придираются! Но с первого взгляда понял, что предстоит не лучший год жизни.
Особенно дурацким выдалось первое утро полета. Командир стремительно, как все, что он делал, ворвался в салон и остолбенел: Мак сидел в углу в позе кобры, выполняя капалахвати — не самую трудную из асан дыхательной гимнастики йогов. Указательный палец в центре лба, средний прикрывает левую ноздрю. Вдох — очень медленно, выдох — внезапно и быстро, с громким звуком.