С год назад УСИ пришлось разбираться с делом подпольных партячеек. Руководил подпольным райкомом некто Бельпов, коммерческий директор крупного завода. Как коммерсант — прохвост был, каких мало: объегоривал даже комсомольцев типа Кириенки, как партийный вожак — говорил хорошие слова о Родине и Ленине подчиненным. Подчиненные плевать хотели на идеи Ленина и требовали зарплату, назревал бунт, да тут еще высветилась целая сеть подпольных райкомов. И по распоряжению Воливача Судских передал дело в прокуратуру. Там решили отдать Бель- цова под суд, как наглого воришку, а райкомы и не поминать. Тогда Бельцов предоставил документы, из которых следовало: его райком перечислял крупные суммы на счета центров реабилитации и молодежных спортивных баз, а страдалец за весь русский народ Кобзон из своего белого лимузина ничего не видит, так пусть и не слышит. По команде сверху дело развалили. В общем, и райкомов никаких не было.
Прожив двухтысячный год, Судских знал, какая участь ждет мальчиков и черных рубашках. Сейчас он сам не у дел. Не Кобзон, но знает много, Перетасовав колоду, его сдал президент.
Сидеть без дела Судских не умел. Приняв душ, решил прогуляться. Едва вышел и коридор, охранник встал навстречу с немым вопросом, отгородив собой выход наружу.
— Прогуляюсь.
— Извините, команды не было.
— Что значит не было команды?
— Дежурный распоряжений не давал. Вам надо оставаться на месте до ужина.
— Л ты знаешь, кто я? — решил пойти другим путем Судских.
— Мне знать не положено. — заученно повторял охранник, хотя по лицу его Судских видел, что парень не глуп и не прочь поговорить с ним.
— Если не секрет, как ты попал сюда? — опять сменил тактику Судских.
— А зачем вы спрашиваете? — Парень оказался умнее, чем предполагал Судских.
— Как зачем? — сохранял достоинство Судских. — Хотелось бы знать, кто меня охраняет, ради чего он отказался от многого и сменил дом на казарму. Ради чего?
— Ради отчизны, — ответил парень. — Чтобы всем не пропасть.
— А если история повторится? — усложнил вопрос Судских, но охранник по неопытности своей отвечал заученно:
— Не повторится. Вы на Германию намекаете?
Судских кивнул.
— У Гитлера не было стройной теории величия Германии. Она появилась недавно, а Россия была всегда, от самой звезды Рус, откуда прибыли арии.
Судских, как говорится, уши навострил:-
— Ты исповедуешь арийскую веру? Величество?
— Нет. Я православный и верую в Иисуса нашего Христа.
«Славная мешанина, — отметил Судских. — Неглупому хлопцу забили голову глупостями».
Дальше задавать вопросы не стоило. Нсли истинно верующий толком не разбирается в епархии Всевышнего, задуренный попами-недоучками, то что может знать несмышленыш?
На тумбочке стоял телефон без диска, и Судских попросил связаться с дежурным. Дежурный, видимо, говорил нелестные слова - его ординарец вытянулся в струнку и вскоре протянул трубку Судских; испуг, а не любопытство, застыл в его глазах.
— Игорь Петрович, — услышал Судских голос Буйно- ва, - вас никто не держи г на положении пленника. 11о территории части вы можете ходить где угодно, только обязательно с ординарцем. Скажем так: на первых порах вы даже не гость, а будущий хозяин. Мы вам доверяем и дорожим вами. Всего вам доброго и дайте трубочку ординарцу.
Судя по лицу ординарна, тот получил не втык, а четкий приказ и, положив трубку, ждал распоряжений по стойке «смирно»
— Вольно. — улыбнулся Судских. — Как звать моего Санчо Пансу?
— Павел.
— Пойдем, Паша, прогуляемся.
— Петь, — четко ответил ординарец.
— Только без этого, — мягко укорил Судских. — Не на плацу. Раскованней будь.
— Вы генерал, — с большой уважительностью произнес Павел.
— Меня зовут Игорь Петрович. И все на этом.
— Ясно. Игорь Петрович.
Юноша оттаял, и Судских вернулся к прежнему вопросу: как он попат в националы?
— Мы призваны спасать Россию от нечисти. Я за товарищем сюда пошел, его азики избили, пояснил он.
— Л форма ни о чем не говорит?
— В такой форме я себя уверенно чувствую и параллелей не провожу. В солдатской форме я бы такого не чувствовал.
— Нас мало, но мы и тельняшках. Так?
— Так, — согласился Павел. — В армии солдат в голодную скотинку превратили. То дедки мордуюг, то генералам дачи строят, а воинской подготовкой не занимаются, а у нас полная подготовка, не хуже десантуры. Только мы еще и идеологически сильны. Армия противника толком не знает, а мы знаем. Мои мать с огцом решили овощи с участка на базаре продать, чтобы на зимние вещи заработать, а их чурки близко к базару не подпустили. Огсц стал доказывать свою правоту, так его в милицию забрали на пятнадцать суток, избили там. Милицию я просто не уважаю, они сами голодные и продались, зато азиков бить буду нещадно, всех подряд.
— Тогда и невиновных?
Невиновные в Азербайджане, а в России им хватит наживаться. В лазят ползком, плачутся о бедности, а потом мечети по стране строят. Где это видано? Русские бились с Наполеоном на Бородинском ноле, костями русских вся земля застлана, а на Поклонной горе мечеть ставят и синагогу. Это справедливо? Что-то в войну еврейских дивизий не было, а нынче кино смотришь про войну, куда ни глянь, везде патриоты евреи спасают Родину. Вранье это, потому что режиссер еврей — своих и сюда всунул. Они же нашу историю перевирают!
— Крутовато берешь, Паша. Досталось всем. Дивизию, конечно, из одних евреев не составишь, но честные люди становились в солдатский строй без учета национальностей, обшая беда была после войны. Мало ли нерусских сидело в лагерях? Никого не минула горькая доля.
— lie спорю, — охотно согласился Павел. — Только моего дядьку, кавалера ордена Славы, увозили в Магадан из-под Твери, а жидов с Тверской увозили. Л дед мой четыре года в пехоте отпахал, после войны на весь район гремел как лучший животновод, а надо мной в Москве хихикали, навозником из-за спины называли, когда я в консерваторию поступать приехал, — пояснил он. — В комиссии сказали, тебе по стопам деда идти надо. Так вот... Ля, Игорь Петрович, все вальсы Шопена играю на слух и без нот. Меня отец к баяну приучил, после школы велел в Москву ехать поступать, а везде в комиссиях одни жиды сидят старые и принимают новых русских за взятки. Злой я стал. Мне учиться музыке не дали, моим детям не дадут, зачем же такая жизнь в своей стране? Так уж лучше я пугну их как следует, чтобы остальным нашим легче жилось. Думаете, не понимают наши ребята, какая нам доля выпала? Мы смертники, нам привили ненависть, и мы свой долг отдадим сполна.
Рассуждал Павел обстоятельно, будто мужик из-под Твери о видах на урожай, и все бы ничего, не говори он ужасные веши обыденным языком. Долг, месть, доля... А много ли раздумывали над этими словами гренадеры перед Бородинским сражением? Думали командиры, а вчерашние мужики гадали про себя, даст Бог вернуться и даст ли не калекой, а что умирать — так уж это повелось, кому- го надо. Такого переубедить сложно, понимал Судских, и будет ли толк? Убеждать надо командиров. А как, если сам он с трудом соображает, какой путь правильный. Делал все по совести, а оказался ненужным. Всевышнего разгневал, что не отдал Лебедю сокровищ. Видать, не тем командирам служил, не те ценности отстаивал. Не дано ему Павла переубедить, сам тростинка на ветру.