— Вежливый, сука, — сказал один рядовой другому, критически оценив наряд Судских. — Приблатненный. Такие не дают. Если только разговор затеется.
— Не затеется, не видишь, что ли, из боевиков дядя. Наверное, к баркашам приехал.
— Л давай до баркашей дойдем? Может, у них разживемся?
Нашел, бля! Ты чс, в натуре? Не курят они. Правильные...
— А меня зовут к баркашам. Я, бля, накачанный, травку не палю. Дембель - и к ним.
— И меня зовут, в натуре. Только я подумаю. Они Ельцина скинуть хотят. Заваруха, бля, на фига мне оно?
«Ельцин? — удивился, услышав, Судских. - Не может быть! Ельцин стал президентом? Господи, да какой безглазый его выбрал! И не знаю даже, кто еще так русских ненавидит...»
«...Чтобы мой избранник ангелом показался по сравнению с теми, кого вы сами себе на голову усаживаете», — вспомнил он.
Вспомнил и другое. Он в третий класс ходил, мать на стройке работала. Возвращалась домой и тихо плакала. «Мам, кто тебя обидел?» — «Никто, сыпок, жизнь обидела. Прораб у нас, Ельцин, бабник и выпивоха. Наряды режет и в бытовку тащит». — «Зачем тащит?» - «Ой, не спрашивай, мал еще, и не знать бы тебе про ото...» Запомнилась фамилия. Образ вылепился: поганый кривоногий мужик с лапищами ниже колен. Повзрослел, образ стерся, но помнил: прораб Ельцин обижач мать.
Когда Воливач пригласил работать в органы и создач УСИ, фамилия обидчика всплыла: первый секретарь МГК. Сверился с архивами — да, бывший прораб-строитель, мать под его начачом работала. Ну, в руководящие партийные звенья попадали самые сволочные и бессовестные, это неудивительно, только на волне горбачевских реформ попер Ельцин в лидеры. Толпе нравился — не кривоногий, не ущербный. Говорун и партийный отщепенец. Воливач забил тревогу, и не антипатии Судских помогли: в картотеке Воливача хранились штучки похлеше антипатий, грех мерзавцу давать дорогу к власти. Операцию по усчране- пию проводил лично Судских: экс-прораба, пьянющего в стельку, отловили в Москве-реке и сдачи милиции. Пятнадцать суток и огласка в прессе. Выходит, выплыл,
«Лихую кару придумал для меня Всевышний, — осознай Судских. — И что там для меня — всей стране кара. Злее не придумаешь».
Круче материнских слез запомнились ненавидящие глаза, когда Судских передавал обидчика в руки милиции. «Сука русская, — прошипел он ему. — Всех сгною!»
Виртуальный поток вынес Ельцина. Тот же поток нес Судских в руки экс-прораба. Теперь замордует...
«Где же встречающий?» — забеспокоился Судских. Дошел до конца забора и перебрался через дорогу, в аллею, обсаженную тополями. Там и кое-какая прохлада держалась, и не было любопытных глаз. Одежда Судских к пеклу не подходила.
Сидящего на скамейке человека он узнал сразу и очень удивился: долговязый Георгий Момот собственной персоной! В пятнистой форме и армейских ботинках. Ну и дела...
«Уж не меня ли ждет? - недоумевал Судских, подходя ближе. — Не хотелось бы, но чем черт не шутит, когда Вог спит...»
— Здравствуйте, Георгий Георгиевич, какими судьбами? - приветствован Судских первым.
— Л-а... Старый знакомый, — не особо обрадовался встрече Момот. — Я-то ладно, а вас как сюда занесло?
— Долгий разговор, — выгадывал время Судских, чтобы словоохотливый Момот разговорился сам.
— Ясно, — понимающе ухмыльнулся Момот. — Я еще в прошлую нашу встречу догадался, откуда вы. Чекист!
— В какую прошлую? — сделал раздумчивое лицо Судских.
— А когда мой роман вышел! Зашевелились органы, бомбу распознали сразу. Это я, — заносчиво подбоченился Момот, — коммунячьи устои помог развалить. Мой роман помог Ельцину президентом стать! Это я из него национального героя сделал.
— Не ошиблись в выборе? — не удержатся Судских.
—■ Может, ошибся, — вполне согласился Момот. —
Только на Руси чем хуже, тем лучше. Скорее русичи осознают, каково под жидами ходить. Эта мысль от Бога мне дадена, — самодовольно завершил он, а Судских сразу провел параллель: «Круто наказывает Всевышний, атомная бомба игрушкой покажется».
— Жара доняла, — ушел от дальнейшего разговора Судских. Кивнул па книгу в руках Момота: - Последний роман?
— Да, — опять подбоченился Момот. — Забойная штука вышла. Приехал настоящему русскому витязю дарить. Как понимаю, вы тоже к нему?
Судских постарался изобразить на челе нечто заговорщицкое, не поняв толком, о чем речь.
— Ладно-ладно, — ободрил Момот. — Нынче все дороги ведут сюда. К настоящим русичам. В такую пору, имея паря — откровенную сволочь, а лакеев того паче, самое время опереться на русских националов. Их надо поддерживать, порядок нужен. Мне плевать, пусть их трижды фашистами величают, но порядок они установят. Русский порядок, — подчеркнул он и добавил: — А гам и всемирный установим. Согласны?
Судских кивнул, а внутренне недоумевал: «Я здесь при чем? Как я понял, на территории войсковой части базируются националы, но чего вдруг Бехтерснко пришла в голову мысль давать мне приют именно здесь?»
— Да, времена, — отогнал он прочь недоумение.
— Такие времена, — подхватил тему Момот, — были всегда, когда чужеродные садились на голову коренным жителям. И заметьте: как водится, страдали от ига чужеземцев только славяне. Болгары, сербы, русские, белорусы. Теперь у нас засилье жидов. Прикидываются бедненькими. гонимыми, а под звуки этой жалостливой флейты заполонили страну. Как вам добрячок Березовский?
Судских впервые слышал это имя, но Момот спешил поведать о Березовском и не заметил вопросительного взгляда Судских.
— Этот чересчур вежливый дядя жестко держит в руках половину российских богатств. И этого мало: стал секретарем Совета Безопасности. Вы чго, с луны свалились? — увидел он наконец полнейшее замешательство на лице Судских.
— Я надеялся, Руцкой будет, — вышел из положения Судских, напрочь сбитый с толку Момотом.
— Кто? — скорчил гримасу отвращения Момот. — Руцкой? Этот дуболом и хвастунишка, которого в Афгане из рогатки сбили, напрочь разворовал Ростовскую область. Жидам такой полет и не снился, тут не хочешь, а скажешь: господа евреи, придите и правьте нами. Жаль, — вздохнул он, — на всех умных евреев не хватает, а суржики никому не нужны. А нашему алкашу все до лампочки. И все же гнать жидов надо в первую очередь, со своими потом разберемся. Согласны?
Ошарашенному Судских разговор был неприятен, заданный вопрос тем более, а Момот хотел выявить его позицию. И где — у самого гнездовья националов. Неспроста...
Сложный вопрос, — уклончиво ответил Судских. — Как сказал один человек: не разбрасывайте хлеб, не заведутся тараканы.
— Бросьте! — ощерился Момот. — Так рассуждают тараканы. А вы хотите свалить все на евреев.
«И в голову не приходило!» — хотел воскликнуть Судских, но Момот и тут торопился высказать точку зрения:
— Не евреи виноваты, а полукровки. Эти изгои рода человеческого ничего святого не имеют. От тех ушли, к другим не прибились. Страшная участь. Но я не жалею их. Это зараза, поедающая Россию. И я согласен с Буйно- вым, что возрождать Россию надо с чистых кровей. Остальные подождут. Вы будете встречаться с Буйповым?
— С Олегом, что ли? — наугад спросил Судских и попал в точку: вот куда занесло старого знакомого «стрельца».
— Вижу, знакомы. — оценив запанибратство собеседника, Момот стал уважительнее. — Вы уж и за меня словечко замолвите.
— А баркаши в его подчинении? — решился спросить Судских, припомнив, как солдаты у ворот судачили о бар- кашах.
— А кто ж еще? — удивился Момот. — Согласен, сбивает с толку. Так повелось, еще когда Баркашов первую скрипку играл. Теперь Буйков сплотил всех националов, главная фигура.
«Какая-то связь тут сем ь, — стал понимать Судских, почему Бехтеренко отправит его в Балашиху. Вопросов к Мо- моту набралось много, по расспрашивать словоохотливого писателя было бы глупо. — Жди, сам проговорится».