По соседней тропинке, рядом и в том же направлении ехали два верховых. И ехали давольно быстро, очевидно торопясь спуститься в кишлак до захода солнца. Они тоже заметили доктора и его спутников и проявляли видимое беспокойство: поминутно оглядывались и подгоняли камчами лошадей.
— Пусть себе едут, — вдруг проворчал Алаярбек Даниарбек. В голосе его улавливалась тревога, хотя он тут же довольно решительна добавил: — Не тревожащий тебя враг лучше бесполезного друга, — какое им дело до меня и до тебя, и какое нам дело до них?
Видимо, так думали и всадники, потому что даже когда обе тропинки слились в одну и, волей-неволей, пришлось всем ехать вместе, никто не нарушил молчания.
Несколько удивленный, что незнакомцы не сочли даже необходимым выполнить дорожный исконный обычай и не поздоровались, доктор после некоторых колебаний сказал обычное в таких случаях: «Да будет вам дорога мягкой!» Тогда последовал быстро ответ: «И всем дорога!» И хотя больше никто ничего не сказал, стена недоверия и страха исчезла, и всадники уже ехали так, как будто они путешествовали давным-давно вместе, в дружеском сотовариществе.
Исподтишка доктор изучал своих неожиданных спутников. Сразу же бросалось в глаза, что один из них походил на старшего по своему положению. Голову в новенькой с каракулевой опушкой шапке он держал высоко, обожжённое горным солнцем красное лицо, закрытое русой густой бородой, несколько обрюзгшее, с мешками под глазами, сохраняло настороженное выражение, показывавшее, что путешественник не совсем доволен встречей. Полувоенная обуженная одежда — френч и галифе — не позволяла составить представление о занятиях путника. Второй всадник, красивый, краснощёкий, чернобородый таджик с открытой ясной улыбкой, отличался атлетическим телосложением. Изодранная одежда его была сшита, по-видимому, много-много лет назад. С душой нараспашку, рвущейся наружу общительностью, горец, не взирая на властно брошенное русобородым «Сиди смирно!», успел в два счета довести до сведения дарованных добрым богом попутчиков все сведения о себе, о своей лошади и даже кое-что о своём хозяине.
Но снова послышался окрик: «Сиди смирно!» Говорливому таджику, очевидно, невмоготу было путешествовать в молчании, и, не рискуя нарушить запрет, он пустился в разговоры со своей весьма невзрачной, но крепкой лошадкой.
— Что же, лошадка, — говорил он, — мы, конечно, сидим на тебе спокойно, тихо. Седло удобное, спина у тебя не побита, ходка у тебя, лошадка, мягкая, ровная. Конечно, не такая красивая у тебя внешность и шаг похуже, чем вон у того конька, на котором едет почтенный человек с отвисшей губой до пупа, с бровями, в которых может и коза заблудиться...
Горец помолчал и, не дождавшись ответа от получившего такое неслыхан-ное оскробление Алаярбека Даниарбека, решил бросить ещё один камешек:
— Не спотыкайся, собака, — одернул он свою лошадку, — не забывай, что ты имеешь честь везти на своей костлявой спине самого Курбана-грамо-тея. А кто такой Курбан? О, Курбан почтенный человек, богатый человек, владелец стада коз... Один козёл, две козы, а? Большое стадо, а?.. Зачем же ты, лошадка, трясешь и подкиды ваешь Курбана на своей спине так, что у него в животе кишка за кишку цепляются... Ты скажешь, затем, что нельзя отставать от великодушного и знаменитого, нанявшего нас, Курбана, в проводники, господина совершенств, мудрого домуллу, имя и занятия коего нам, к нашему стыду, к сожалению, неизвестны, так что мы даже не знаем, как их надлежит величать. Впрочем...
— Эй, ты, камнеед, — с досадой выдавил из себя краснолицый, — ты закроешь, наконец, рот?! Помолчи!
— Ты слышишь, моя лошадка, ему не нравится мой голос, — ничуть не испугавшись, проговорил Курбан и вызывающе хихикнул. — Человеку язык дан, чтобы говорить. Лучше брань, чем молчание.
— Молчащий рот хуже щели в стене, — поддакнул Алаярбек Даниарбек, приосанившись, — но, почтеннейший говорун Курбан, или Камнеед, не расшаталась ли у вас челюсть: от болтовни ваш язык извалялся во всяческом соре, навозе, колючках и...
— А ваш, если разрешите заметить, протянулся до Самарканда и треплется на Регистане, поражая слух горожан всякой чепухой...
— Но, дорогой Курбан-грамотей, — прервал начавшийся спор доктор, — вы здешний, я вижу, человек, и не соблаговолите ли посоветовать нам, путешественникам, где бы остановиться в Магиане на ночлег?..
— И доставить удовольствие желудку, — поспешил добавить Алаярбек Даниарбек.