Неизвестно, чем бы окончилась эта сцена. Разный народ был в тот день в чайхане. Сидели здесь батраки и дехкане, только-только вздохнувшие свободно, но немало находилось тут и беглых воров и басмачей, прятавшихся, вроде Нукрата, под благообразным обликом мирных людей. И конечно, будь здесь Алаярбек Даниарбек один, он не стал бы устраивать «аскиабозлик» и издеваться над господином Нукратом, но рядом сидел Юнус, а в чайхане и на площади расположились бойцы добровольческого отряда.
Когда Нукрата взялк и повели, в толпе послышались одобрительные возгласы. Если и были здесь единомышленники Нукрата, то они не посмели протестовать.
Вдогонку ему Алаярбек Даниарбек крикнул: — Когда тебе, почтенный детоубийца, трибунал укоротит твою недостойную человека жизнь, под мышку положи палку, чтобы тебе легче подняться было с места и ты поскорей мог явиться на допрос к ангелам Накиру и Мукиру. Чем скорее они тебя допросят, тем скорее швырнут за безмерные грехи в ад.
Немного времени понадобилось следователю революционного трибунала, чтобы установить, что Нукрат пытался бежать за границу. Впрочем, ему при-шлось досказать Алаярбеку Даниарбеку, что он знал о Хаджи Акбаре и Жаннат, но, к сожалению, сведения оказались неясными и путаными.
Судя по словам бывшего назира, Хаджи Акбар сам говорил ему, что хочет увезти Жаннат в Кабадиан в ишанское подворье, на высокий суд Сеида Музаффара, и предать её там всенародно заслуженной казни. Однако сумел он выполнить свое намерение или нет, Нукрат не знал.
Светало, когда Алаярбек Даниарбек закончил свой многословный рассказ. Но доктор набрался терпения. Он знал, что его вечный спутник иначе рассказывать не умеет.
— Нельзя терять ни минуты, — смог только через силу проговорить Пётр Иванович.
Он сбежал с айвана и бросился в конюшню. Вечером доктор в сопровождении Алаярбека Даниарбека приехал в Кабадиан. Нельзя сказать, что он поступил благоразумно. Советские работники тогда обычно ездили не иначе, как с оказиями. Но доктору было не до оказий.
Всю дорогу он молчал и не обращал внимания на Алаярбека Даниарбека, охавшего, что Белок издохнет от усталости, а он — Даниарбек — больше и дня не станет служить столь бессердечному хозяину.
Солнце уже заходило, когда они остановились у ворот ишанского подворья. Но и одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что здесь делать им нечего.
Удивительно, как мало времени требуется для того, чтобы печать мерзости и запустения легла на недавно ещё оживлённое, шумное человеческое жильё. Хауз почти высох, в арыках не имелось ни капли воды. Никем не поливавшиеся цветы завяли. Стога сена на крышах растрепало ветром. На дворе валялись снопы пшеницы. Помещения михманханы зияли чёрными провалами дверей и окон. Женская половина тоже опустела, только на крыше жалобно мяукала кошка.
Осколки разбитого казана уже успели покрыться пухлой ржавчиной, на земле валялись клочья прожелтевшей одеяльной ваты, обрывки ситца и продавленный, прозеленевший кувшинчик для омовения. В комнатах, затканных паутиной, было пусто, даже рваной кошмы не осталось. Доктор вышел во двор и в раздумье посвистал, пытаясь восстановить картину происходивших здесь событий. «Очевидно, — думал он, — после поспешного отъезда ишана обитатели подворья — всевозможные прислужники, мюриды, ишанские жёны, имамы, стражники — почуяли неладное и бросились бежать, словно кры-сы с тонущего корабля. Но в поспешном своем бегстве и луноликие красавицы, услаждавшие аскетические бдения ишана нежными ласками, и верные многочисленные слуги, и прислужники поспешили прихватить с собой из ишанского имущества всё, что плохо лежало».
— „Sic transit gloria mundii", — вслух сказал доктор. Тут внимание его привлекло какое-то движение под тёмным навесом. Пристально вглядевшись, он увидел трёх странно-полосатых собак, которые копались в куче земли.
Едва доктор подошёл к навесу, собаки с воем кинулись врассыпную:
— Гиены, брр, — пробормотал доктор, но, зная трусливые повадки этих отвратительных животных, только схватил валявшуюся жердь и замахнулся. С визгом гиены убежали. Лишь одна из них задержалась в калитке и, ощерив жёлтые клыки, продолжала угрожающе рычать.