План сложился, пока он выходил из дома во двор. Все еще было темно.
Подойдя к коню, Гриневич начал насвистывать мотив: «Тревога! Тревога!» Еще раз. Поймут ли его бойцы? Он подтягивает подпругу и продолжает насвистывать армейский сигнал тревоги: «Та, та, та, та, там, та!» Жаль, мало приучают бойцов Красной Армии к сигналам. Даниар высится на копе в побледневшем небе черным монументом и сопит. Притворяется, что ли, дремлет ли на самом деле? Что же делать? Черт, дьявол! Не подтягивать же подпругу целый час. Чертыхнувшись, Гриневич снова засвистел: «Тревога! Тревога!» Эх, стукнуть бы бойцов чем-нибудь тяжелым по башке… ф-фу, наконец-то!
Матьяш тоже засвистел. И совершенно правильно — отзыв на сигнал тревоги. Какой молодец! Как хотелось Гриневичу обнять мадьяра, расцеловать его.
Он вихрем взлетел на коня и направился к воротам.
Словно очнувшись от сна, Даниар простуженно просипел:
— Ну, командир, сказали тебе… приказ?
— Да! — сухо бросил Гриневич. — Да, да, да!
Даниар удивлен таким количеством «да» и встревожен. Ему не нравится, что Гриневич вдруг сворачивает с улицы, ведущей прямо к расположению второго батальона, и едет по косому проулку, заполненному глубокой, почти не смерзшейся грязью. С треском, громким чавканьем проваливаются ноги лошадей сквозь тонкую ледяную корку…
— Куда мы едем? — спросил Даниар вполголоса.
— Я прикажу, — проговорил негромко Гриневич, — снять караулы с душанбинского моста и передать мост вашим людям.
Заерзав в седле, Даниар торопливо перебил:
— А батальон, а батальон? Надо разоружать батальон.
Он вдруг издал сдавленный крик. Раздался топот нескольких коней, бряцание оружия. В предрассветной мгле в проулок навстречу въехали кавказцы. Их десять, столько же, сколько и бойцов у Гриневича. Красноармейцы и даниаровцы мерили друг друга глазами далеко не дружелюбно.
— Где мое оружие? — деловито осведомился Даниар.
Получив свои револьверы, он торжествующе проговорил:
— Ну, командир, что скажешь? А ты думал меня перехитрить. Надо спокойно поехать в батальон, спокойно приказать отдать винтовки, спокойно потом спать.
Против своей воли слова «спокойно спать» он произнес зловеще, и Гриневич воскликнул:
— Хорошо, твоя взяла, Даниар!
Даниар вытащил тыквинку с зеленым жгучим жевательным табаком и заправил изрядную щепоть под язык.
Светало. Закаркали просыпавшиеся на недалеких чинарах вороны.
— Что же, поедем? — спросил Даниар. — Теперь все равно.
— Поедем, — каким-то тусклым, сонным голосом проговорил Гриневич.
С удивлением глянул на него Даниар. Глаза Гриневича были закрыты. Спал он, что ли?
— Поехали. Спать будешь потом. Сначала дело, потом спать.
Впереди, в конце улочки, у выезда на большую дорогу, стояли в позах спокойной угрозы всадники с оружием наготове.
Над краем дувала шевелились дула винтовок. Все ясно. Сопротивляться бесполезно. Отряд Гриневича попал в ловушку.
Но вот и конец ледяной трясине. Дожидавшиеся Даниара всадники повернули коней и поехали впереди. Сзади пристроились прятавшиеся за дувалом. Даниар торжествовал. Теперь Гриневич арестован, а он, Даниар, свободен. Ага, командир, понял!
Но Гриневич не открыл глаз. Он спал в седле. Он очень устал. Темные тени легли на лицо.
Все выбрались на дорогу. Здесь суше и просторнее. Но и впереди и сзади даниаровцы.
— Мышеловка захлопнулась, — хихикнул Даниар.
Гриневич соскочил с коня и, прежде чем Даниар что-нибудь успел сообразить, вошел под небольшой навес, выдвинутый прямо на дорогу.
Бойцы мгновенно спешились и расположились полукругом. За спиной была степа, над головой прикрытие. Гриневич уже четверть часа думал об этом навесе.
Вскипел в ярости Даниар:
— Что такое? Почему?
— Слезай с коня, Даниар. Покурим, масляхат устроим.
— Ехать надо, — брызнул слюной Даниар, — давай скорей. Садись в седло. Едем! — Но все же слез и, похлопывая камчой по сапогу, подошел ближе.
— Вот что, — сказал Гриневич, — без меня батальон оружия не сдаст, бойцы будут драться. Предлагаю подождать утра.
— Почему?
— Сейчас ночь, темно. Кто его знает, что может случиться.
Гриневич уселся на выступающее из стены бревно и закурил.
— Кто-нибудь поедет предупредить, чтобы все было готово. Матьяш, — сказал он, — поезжай, предупреди Сухорученко, чтобы приготовились… как следует. Понял? Марш!