— Дайте сюда!
— Ч-ч-что?
— Бумагу.
— К-к-какую бумагу? — Алаярбек Даниарбек начинал заикаться только в тех случаях, когда чувствовал за собой вину.
— Измаила Нанвоя. Не знаю только, когда вы ее успели у него взять.
— Но я должен ее передать назиру Рауфу Нукрату.
— Сколько вам дал Измаил Нанвой?
— Клянусь…
— Не клянитесь.
— Клянусь… он доверил… он сказал: «Я тебе верю, Алаярбек Даниарбек. Ты человек благочестивый, поистине верующий. Кто так совершает намазы и омовения, кто является знатоком писания, тот не может быть проклятым кяфиром». Измаил взял с меня клятву, страшную клятву и отдал мне бумагу отнести ее назиру…
— Дайте сюда бумагу.
Глаза Алаярбека Даниарбека забегали, губы зашевелились. Он вздохнул и пробормотал:
— Пусть я стану клятвопреступником. — И пальцы его медленно принялись развязывать бельбаг.
Так же медленно он извлек свернутый в трубочку пергамент, но не отдал в руки доктору, а, еще раз тяжело вздохнув, положил на письменный стол и отступил, отряхивая ладони одна о другую: дескать, умываю руки под давлением обстоятельств. Губы его шептали молитву.
— Тысячу раз я вам говорил, Алаярбек Даниарбек, что я доктор, тысячу раз заявлял, что не желаю ввязываться ни в какие турецкие тайны этих джадидов, а вы…
— Что я, Петр Иванович? — жалобно промычал Алаярбек Даниарбек. — Измаил Нанвой — хороший человек, знаток ислама, он при смерти, благочестивый мусульманин… Я обещал…
Доктор перебил:
— Возьмите эту бумажонку.
Руки у Алаярбека Даниарбека тряслись, когда он поднял свиток со стола.
— Взяли?! Оседлайте Белка!
— Зачем? — удивился Алаярбек Даниарбек.
— Не разговаривайте. Отвезите эту проклятую бумажку тому, кому она предназначена.
— Назиру Рауфу Нукрату? — В голосе Алаярбека Даниарбека послышалось волнение.
— К черту, к дьяволу, к тому, кому ее вез этот сумасшедший старик Измаил, как его…
— Ну нет, нельзя.
Свиток опять оказался на столе.
— Долго я с вами буду канителиться? — угрожающе протянул доктор.
— Нельзя. Там такое написано, о!
— И вы смели засунуть нос?
— Там, — страшным шепотом заговорил Алаярбек Даниарбек, повернувшись к доктору, — там опасные слова.
— Отвратительно! Сами вы впутались, дорогой Алаярбек Даниарбек, и хотите меня впутать. Понятно вам? Я врач, не следователь, не сыщик, а врач… вра-а-ч.
Не подымая головы, Алаярбек Даниарбек пробормотал:
— Посмотри, Петр Иванович, что там написано! Ох, что там написано! Хотел я сразу, как меня просил хороший человек Измаил Нанвой, отнести эту… плохую бумажонку назиру Нукрату. Я и поспешил. Иду, а мне демон любопытства шепчет: «Разверни, сними печать, загляни!» Хотел снять печать, руки трясутся. Нельзя. Святой человек просил на смертном ложе, а я… Нет, пошел дальше. А тот джин любопытства гудит в ухо; «Алаярбек Даниарбек, до конца дней будешь мучиться: что там написано?» Любопытство — то же вожделение. Не удовлетворишь — умрешь в мучениях. А тут как раз чайхана самаркандца Зиядуллы Тарбузи, прозвище у него такое. Старый друг, свояк вроде. Ну, зашел к нему. То да се, и рассказал о своих мучениях. Он и говорит: «Неужели вы доверите содержание бумаги первому встречному?» Он свояк, друг, он брат моей жены. Ну вот, прочитали мы бумагу и чуть не умерли. «Меня нет! Я умер! И ты уже умер. Беги, брось эту вонючую бумагу в нужник…»
— Чтоб вас черти взяли! — рассвирепел всегда спокойный доктор. — Давайте бумагу, а сами встаньте у двери.
В руках у Петра Ивановича оказалось письмо, подписанное самим Усманом Ходжаевым.
Он писал вожаку бухарских джадидов Махдуму из-за границы.
В письме подробно излагались недавние события в Душанбе.
«Все шло хорошо, — говорилось в письме, — Энвер прибыл в Душанбе. Даниар уже приступил к разоружению большевиков, и вдруг… все дело поломал какой-то сумасшедший командир Гриневич. Большевистские солдаты оказали сопротивление. Ибрагим, угрожая, заявил: „Сейчас у меня союз с большевиками, и я с их помощью перережу проклятых вероотступников джадидов. Порежу джадидов, а потом прикончу большевиков“. „Нож дошел до кости“, и пришлось нам — Энверу, Али Ризе, Даниару и всем — покинуть Душанбе». Ныне, судя по письму, сам Усман Ходжаев пребывал за границей, в некоем очень уважаемом и знаменитом городе и «трудился не покладая рук над возвеличением идеалов свободы, готовя совместно с уважаемым и достойным человеком Саибом Шамуном удар нечестивым большевикам Бухары и Самарканда, в чем принимают самое решительное участие весьма почтенные люди из джадидов».