И Юнус снова стукнул прикладом трехлинейки об пол.
— Не сметь так говорить! — взвизгнул назир. — Господин Энвер — друг нашей республики. Он прибыл сюда по приглашению народного правительства помогать нам, и всякий, оскорбивший его, ответит… И ты, мусульманин, узбек… идешь против. Никто не отделит ноготь от мяса, а ты…
— Хорошо, — проворчал Юнус. Он решительно сгреб со стола бумажник и документы и положил их в карман шинели.
— Что ты делаешь? Оставь документы!
Но Юнус повернулся, вскинул на плечо винтовку и, гремя ботинками, пошел к двери.
Поколебавшись секунду, назир выскочил из-за стола и кинулся к Юнусу.
— Стойте!.. Послушайте, — заговорил он задыхаясь. — Вы помните, Энвербей… зять халифа…
— Ну и что из того, что он спал с дочерью султана? — усмехнулся Юнус. — Что, у него от этого святости прибавилось? А с вами, я вижу, разговаривать — все одно что собаку халвой кормить..
— Вы, вы мусульманин!
— Я рабочий! Поняли? — сказал Юнус.
— И потом, отдайте документы!
— Э, нет. Если осла я на крышу затащил, то теперь я смогу его и вниз сам сбросить… Я отдам бумаги туда, где с ними знают, что делать.
Он вышел и так хлопнул дверью, что с притолоки посыпалась известка.
— Задержите его! — крикнул назир. — Остановите!
Через канцелярию Юнус прошел беспрепятственно. Нахмуренные брови, сжатые губы и, самое главное, винтовка с примкнутым штыком придавали ему такой устрашающий вид, что все эти мирзы, бывшие писари, мелкие чиновники из казийских канцелярий, работающие теперь здесь, в назирате внутренних дел, не посмели помешать бойцу Красной Армии, казавшемуся им сейчас великаном. Они только ропотом выражали свое негодование.
Во дворике к Юнусу кинулось несколько милиционеров.
— А ну, назад! — рявкнул Юнус, вскинув винтовку на руку.
Юнус шел на милиционеров так, как ходил в штыковую атаку на белобандитов и сипаев, и все в страхе бросились врассыпную, не разбирая дороги, топча цветы в клумбах.
Но калитка оказалась запертой на замок, и Юнус, при всем его воинственном азарте, не выбрался бы так просто из назирата, если б не счастливая случайность.
В то время как он, хрипло дыша, почти рыча, стоял, прислонившись спиной к калитке, готовый проткнуть штыком каждого, кто осмелится подойти к нему, а красный туман заволок и мечущихся милиционеров, и здание, и кривляющегося в открытых дверях назира, вдруг из-за спины его послышался трескучий звук. В калитку стучали.
Через двор бежал человек, и Юнус инстинктивно отодвинулся и позволил открыть калитку.
Во двор вошли люди в буденовках и форменных шинелях с синими разгонами.
— Ба, ба! — вдруг закричал усатый крепыш. — Помилуй бог, да это Юнус! — И он без церемоний обнял Юнуса и звучно расцеловал.
Юнус обрадованно забормотал:
— Уртак командир!.. Гриневич… я к вам… хотел.
Но командир хлопнул его по плечу:
— Подожди малость, Юнус. Тут дела. Кончу — поедем ко мне!
Он пошел быстро по дорожке, а все командиры — за ним, заслонив назира, все еще стоящего в открытых дверях и энергично жестикулирующего.
До Юнуса донесся все такой же решительный и бодрый голос:
— Здравствуйте… товарищ назир… Мы не опоздали?
Калитка осталась открытой. Юнус перешагнул через высокий порог.
Идя по улице и придерживая ремень винтовки, он бормотал:
«Уртак Гриневич! Ну хорошо, я пойду к тебе. Ты поможешь!»
Глава десятая Застенок
Сто жгучих огней в моем сердце,
Сто ручьев на моих ресницах.
Рудаки— Выговорите… Файзи Сами́? Гм-гм… Сами́.
Склонив почтительно голову, назир провел командиров к себе и приказал подать кок чаю.
Слегка наморщив лоб, потирая виски холеными пальцами, Рауф Нукрат всячески показывал, что старается припомнить. Он даже шевелил губами, повторяя имя. Но глаза назира, устремленные на белую стену кабинета, ровно ничего не выражали. «Ни малейшего интереса, — успел подумать Гриневич, — какого черта! Неужто он сам, делавший, как говорят, революцию против эмира, не знает виднейшего революционера?»