В этот момент в комнату вихрем ворвалась Жаннат, вцепилась руками ему в плечо, прижалась и быстро, скороговоркой зашептала:
— Не отдавайте меня… Спрячьте меня!
Азиатский уроженец, доктор не стал ни расспрашивать, ни утешать содрогавшуюся от рыданий девушку, а мгновенно загнав (трудно подобрать другое определение) за письменный стол, заставил ее сесть на пол и задвинул еще креслом. Комната доктора выходила во двор, и достаточно было переступить порог, чтобы одним взглядом всю ее окинуть.
Только тогда доктор обратил внимание на доносившиеся снаружи крики, шлепание каушей, многоголосый лай собак.
— Тихо, не пищи! — сказал он. — Сиди, как мышка.
Он вздохнул, зачем-то выдвинул ящик стола и, подойдя к двери, отворил ее и позвал:
— Алаярбек Даниарбек!
— Ляббай! — послышалось издалека.
— Ой, вы меня отдадите… — прозвучал за спиной испуганный шепот.
— Молчи, а то голову оторву, — свирепо погрозил в угол кулаком доктор. — Закрой дверь, — сказал он вошедшему Алаярбеку Даниарбеку, — да на задвижку! — крикнул он.
Даниарбек щелкнул задвижкой и сбросил с ног кауши.
— Что там? Что на дворе? — спросил Петр Иванович.
— Кхм… кхм… — кашлянул Даниарбек, и все полное неистребимого лукавства лицо его, губы, и веки глаз, и круглая благообразная бородка пришли в движение от язвительной улыбки. — Кхм… супруге нашего Хаджи Акбара, видимо, не по вкусу пришлась жизнь с достопочтенным муженьком и… хэ-хэ, птичка упорхнула… Вся махалля переполошилась, а госпожа Жаннат… фью… — И он свистнул: — Ищи перепелочку в джидовых зарослях. Так ему и надо, старому развратнику.
Дальше последовало весьма живописное и в то же время циничное ругательство.
— Хватит, — сказал доктор, — идите сюда. — Его голос звучал так многозначительно, что Алаярбек Даниарбек насторожился, хотя лукавые огоньки все еще прыгали в его зрачках, и осторожно, на цыпочках, ступая ногами в мягких ичигах по некрашеным доскам, пошел туда, куда ему глазами показал доктор.
Лицо Даниарбека стало необычайно серьезным и даже испуганным. Поджав неодобрительно губы, он укоризненно покачал головой.
— О аллах, лукавство одной женщины — поклажа для сорока ослов.
— Тсс, — сделал страшные глаза доктор.
Но Алаярбек Даниарбек не унимался:
— Огненные очи, точно у газели, полны колдовства и кокетства, ужимок и хитростей.
— Господи, разве время болтать чепуху! — рассердился доктор.
— Это не чепуха, эти слова сказал великий поэт Фирдоуси.
Жаннат не смутилась, не закрыла лицо камзолом. Зло сверкнув глазами, она совсем по-детски показала Алаярбеку Даниарбеку язык.
Бедный Алаярбек Даниарбек беспомощно отступил, не в состоянии ничего сказать. Многое он повидал на своем веку, но в таком диком положении очутился впервые.
А доктор, несмотря на всю нелепость и опасность ситуации, от души расхохотался. Засмеялся и Алаярбек Даниарбек. Молодая женщина спокойно и лишь чуть недоумевая переводила взгляд с одного на другого, и на пухлых губах ее тоже появилась ребяческая улыбка, Жаннат заговорила. В ее словах звучала первобытная простота.
— Я не позволю ему больше спать со мной. Я не дамся больше ему. От него воняет. Меня тошнит от него.
Доктор перебил ее:
— Потом, потом, красавица, о твоих переживаниях, а сейчас… Алаярбек Даниарбек, довольно декламации из персидских поэтов. Займемся делами. Копям корму вы задали?
— Да.
— Скоро будете поить?
— Через час.
— Хорошо. Сейчас сядьте около двери и, если кто-нибудь подойдет, скажите громко, так, чтоб я слышал: «Доктор работает»… Идите, я позову вас.
Покорно склонив голову, Алаярбек Даниарбек вышел. Доктор снова закурил и сказал:
— Ну-с, что дальше? Выйти со двора сейчас мы не сможем.
— Не выгоняйте меня… Утром я сама уйду… — быстро сказала Жаннат.
В ее головке все складывалось очень просто, и теперь, избавившись от прямой опасности хотя бы на время, она совсем успокоилась и даже развеселилась.
— О-ч-чень хорошо… Тебя утром все увидят. Скажут, мусульманка провела ночь у русского. И пойдет карусель. Да когда ты высунешь нос от меня, это будет последняя твоя минута.
— О, — сказала Жаннат, и глаза ее засветились лукавством. — Я у вас совсем останусь. Скажите только этому, как его… вашему рабу Алаяру, чтобы не болтал…