— Умоляю, мама, я еле жива... Потом тебе расскажу... Я немая, видящая сны, а мир глух. Если я расскажу, что со мной случилось, услышат ли, поймут ли люди...
— Но что случилось?
— Он не муж мне. Он дал мне тройной развод... Он убийца и басмач.
— Посмотрите-ка на неё, как она разговаривает, ой-бой! Ах да, мы — комсомолка! Ах да, мы — агитатор! Хо, хо, хо! А вот насчёт нас, те-те, госпожа комсомолка, вы и ошиблись. Мы не убийца, хэ-хэ, и не басмач... Мы теперь командир Красной Армии, хэ-хэ. Доверенное лицо высокого командира... те-те... самого командира Гриневича.
— Ах, Алексей Панфилович здесь! — не удержалась Жаннат. От радости сердце у неё дрогнуло.
— Подожди!.. Не перебивай мужа, пока он говорит... Я мужчина, и моё дело — решать, жена ты мне или не жена... — Хаджи Акбар сел и важно сказал: — Подойди-ка поближе... Я посмотрю, годишься ли ты ещё... Э, ничего. Я отменяю «уч талак», и ты будешь прислуживать мне, ухаживать за мной, те-те... стелить постель. Я сказал!
Молодая женщина еле держалась на ногах от изнеможения, слабость охватила все её тело. Пылающий огнем кружок тандыра прыгал в её глазах, но она всё же нашла в себе силы сказать:
— Не дождешься, собака, — и, еле передвигая натруженные, израненные ноги, пошла в михманхану. За ней, охая и причитая, побрела старуха...
Жаннат даже не помнит, во сне или наяву она слышала хриплый хохот Хаджи Акбара снаружи и тихие, робкие слова матери, которые она шептала ей на ухо:
— Он большой человек. Он бек, он князь, он оказал честь... живёт в нашей покосившейся хижине. У него полная мошна золота. Он нас с Хакберды осчастливил... Каждый день мы едим мясо. Меня зовёт не иначе, как Раима-бегим, госпожа Раима. А ты что? Нужна ты ему! Станешь артачиться, другую жену найдет. Если у богача жена помрёт, у него постель обновится, если у бедняка помрет жена, голова закружится... Дело известное. Одумайся: лягуш-ка без хвоста — женушка без ума, доченька. Поверь ему. Он умный, он храбрый.
Жаннат заснула. Она хотела спать. Только спать. Ей было все безразлично, и она спала. Всю ночь ей снилось, что она идёт к казану, от которого так чудесно пахнет жареным, и перед ней всё время появляется на блюде жирная, аппетитная баранья туша, вдруг непостижимо расплывающаяся сальной улы-бочкой прыщавого лица Хаджи Акбара.
Проснулась Жаннат только поздно вечером, бодрая, отдохнувшая. Первое, что бросилось ей в глаза, — винтавки, стоявшие в углублении тахмана, и патронташи. Подивившись, откуда у них в доме столько оружия, молодая женщина вскочила и подбежала к двери.
По двору прохаживался в одном белье подпоясанный зелёным бельбагом Хаджи Акбар. Он кряхтел от удовольствия, ступая босыми ногами по гладкой, словно отполированной глине дворика, нагретого солнцем, и бросал крошки хлеба горлинкам. Раима хлопотала у очага, и Жаннат даже застонала, так ей хотелось есть.
На молодую женщину Хаджи Акбар даже не взглянул. За ужином он долго, сопя и кряхтя, ел, смачно разжевывая куски баранины, плававшие в растопленном жиру, и не обращая ни малейшего внимания на резкие движения Жаннат, старавшейся всячески выказать свое отвращение и пренебрежение к своему бывшему мужу. Он оставался невозмутимым и только раз, словно обращаясь к невидимому собеседнику, заметил:
— Бабы обнаглели... Поганят, те-те... мужской дастархан. Ну и времена...
И вдруг Жаннат стало ясно, что Хаджи Акбар боится её. Под напускной свирепостью, угрожающим тоном и просто откровенными угрозами, под маской высокомерия он прятал страх. Молодая женщина отлично знала обычаи горожан, а тем более нрав городских людей, превыше всего возносящих законы шариата, рассматривающих женщину лишь как игрушку для удовлетворения своего вожделения и не считающих её за человека.
Странно и непонятно. Странно, что Хаджи Акбар в первый же момент не набросился на неё и не убил, даже не избил, не тронул пальцем. Ведь она нарушила незыблемые законы ислама, ушла от мужа, убежав с помощью посторонних мужчин. Она нанесла ему величайшее оскорбление, какое может нанести жена мужу. Она покрыла его позором, который можно только смыть кровью. Пусть он объявил ей в Бухаре «уч талак», трижды развод, но это ничего не значит. О, Жаннат отлично знала, что нож обрывал жизнь её подружек и знакомых за гораздо меньшие преступления. Странно. Такую поразительную снисходительность уж никак нельзя объяснить добротой Хаджи Акбара. Он не раз награждал Жаннат колотушками только за то, что чай сказывался плохо заваренным. А сейчас он сидит против неё за дастарханом — это просто неслыханно, чтобы мужчина сидел с разводкой за одним дастарханом — и молчит, не кричит на неё: «Убирайся, поганая!» Молодая женщина попробовала объяснить непонятное поведение Хаджи Акбара слабостью. Уж не проснулась ли в нём старая страсть к ней?!. Всё внутри содрогнулось от отвращения, лицо Жаннат вспыхнуло от одних воспоминаний, и она, упрямо сдвинув брови, посмотрела на прыщеватое обрюзгшее лицо мужа, а он поспешно уткнулся в большую чашку, из которой жадно извлекал сальными пальцами куски варева. И тогда Жаннат окончательно утвердилась в мысли: он боится.
Молодая женщина поняла это с большим торжеством, но причина его страха перед ней оставалась ещё некоторое время неясной. После чая Хаджи Акбар удалился к прохладе хауза, небрежно развалился в тени талов и как будто задремал. Но ему не удалось обмануть Жаннат. Продолжая хлопотать по хозяйству, она вскоре установила, что его глаза бегают за ней следом.. Из-под приопущенных век он следил за каждым её движением, и едва она приближалась к калитке, как взгляд Хаджи Акбара становился тревожным и жадным. Раза два он даже приподнялся, точно хотел встать.
Домашнее хозяйство оказалось очень запущенным. Старушка Раима за годы странствий Жаннат одряхлела и опустилась. Папаша Хакберды жёг в горах из фисташковых деревьев уголь, братья разбрелись по свету, сёстры вышли замуж и поумирали. Старуха почти всегда сидела дома одна-одинё-шенька. Только вот несколько времени назад на радость Раиме появился нежданно-негаданно зятёк Хаджи Акбар, как камень с горы скатился. Чего он приехал? Старушка не знала и знать не хотела. Денег он не жалел. Старушка благодушествовала. Бродя по двору, Жаннат обнаружила в низкой глинобитной конюшне коня. Немотря на слабый свет, проникавший в дверь, Жаннат разглядела богатую попону, дорогое седло, лука которого оказалась отделанной серебром и самоцветами. Конь болел. Правая задняя нога у него отекла, из круглой ранки выделялись сукровица и гной. Уж не потому ли Хаджи Акбар засел в домике угольщика Хакберды?
В михманхане, кроме винтовок, Жаннат обнаружила тяжелый хурджун. Она не была бы женщиной, если бы не заглянула в него. Среди обычных предметов одежды и разных мелочей в нём оказались патроны, тяжёлый кошелек с золотом и бумажник с деньгами. Сердце Жаннат усиленно запрыгало. В хурджуне таилось целое состояние, но она ни к чему не притронулась и поспешила выйти во двор. Искоса Жаннат стала разглядывать Хаджи Акбара, он заметил это и поманил её пальцем. Подойдя к нему, молодая женщина заметила, что хотя Хаджи Акбар и разлегся на паласе в одном белье, но на ременном поясе у него висел маузер.
— Ты почернела, похудела, — сказал Хаджи Акбар, — долго ты трепала подол по миру. Но... гм... гм... ты красива, а?
— Зачем вы меня звали? — спросила Жаннат.
— Не кусайся!.. — усмехнулся Хаджи Акбар. — Ты взаправду комсомолка?
Хоть он и посмеивался, но в его тоне опять послышалось беспокойство. Жаннат бросила:
— Да, я уже говорила.
— А зачем ты приехала? — Тон Хаджи Акбара уже приобрел оттенок вкрадчивости и даже ласковости.
— Проведать матушку.
— А... гм-гм!
Он молча разглядывал молодую женщину и вдруг сказал:
— Я теперь стал тоже советский человек. Тебе нечего меня сторониться...
Он полез в карман и вытащил потрёпанные, изрядно засаленные бумажки.
— Смотри!.. Видишь, вот написано: «Мандат»! Поняла — «Мандат»! А вот ещё один мандат. И ещё. Это мне все командир Гриневич дал... я теперь большой человек...
— Дай!
Жаннат взяла бумажки и прочитала вслух первую из них: «Мандат. Дан сей Хаджи Акбару Самедказиеву в том, что он является проводником отрядов Красной Армии. Просьба оказывать ему содействие. Нач. штаба энской дивизии Валидов».
— Ийе! — поразился Хаджи Акбар. — Ты читаешь? Моя жёнушка грамотная. Когда ты научилась?