41 ● Верхняя Октава
В центре монастырского двора стоял огромный камертон — алтарь для уличных богослужений в хорошую погоду. Сейчас, примерно в восемь утра, по нему колотили часто-часто, снова и снова, пока от его гула у всех, кто находился в монастыре, не завибрировали кости. И уже не имело никакого значения, ля-бемоль это или соль-диез. Все знали, что это сигнал тревоги.
Члены тонального ордена из Таллахасси втайне надеялись, что ярость серпов обойдет их стороной. Они не были свистовской сектой. Они были мирными людьми, сидели и не высовывались. Но Сверхклинок Годдард не видел разницы между свистящими и смиренными.
Серпы вломились в ворота, несмотря на то, что те были специально укреплены на случай нападения, и наводнили территорию. Времени зря они не теряли.
— Серпы — не проблема, а симптом, — проповедовал курат в часовне предыдущим вечером. — Чему быть, того не миновать, и если серпы нас не минуют, мы обязаны не струсить. Проявив храбрость, мы покажем всему миру, кто на самом деле трус!
Этим утром к ним ворвались одиннадцать серпов — число, глубоко неприятное для тонистов, поскольку в нем не хватает одной ноты до двенадцатитоновой хроматической гаммы. Намеренно или случайно — атакуемые не знали; впрочем, тонисты не верили в случайные совпадения.
Мантии серпов мелькали цветовыми пятнами на фоне земляных оттенков монастыря. Синие и зеленые, желтые и оранжевые, и каждая переливалась драгоценными камнями, сверкавшими, как звезды на чужом небе. Ни один из нападавших не был знаменитостью, но, возможно, они надеялись обрести славу после этой прополки. Каждый использовал свой метод убийства, но все были опытными и действовали эффективно.
Тем утром в монастыре было убито 150 тонистов. И хотя их близким родственникам полагался иммунитет, политика серпов изменилась. Союз Северомериканских Коллегий учредил новую процедуру: если вам задолжали иммунитет, вы должны явиться в контору и запросить его.
Когда серпы закончили свое дело и убрались, несколько тонистов, не взявших на себя грех самозащиты, вылезли из укрытий. Пятнадцать человек — еще одно число, неприятное Тону. В качестве епитимьи они взялись собирать трупы, и каждый знал, что его место — среди убитых. Но как выяснилось, у Тона, Грома и Набата были на них свои планы.
Прежде чем они успели сосчитать мертвых, к воротам подъехало несколько грузовиков.
Самый старый тонист выступил навстречу. Ему не хотелось брать на себя роль вожака, но другого выбора не было.
— У нас приказ забрать скоропортящийся груз, — заявил один из водителей.
— Это какая-то ошибка, — ответил старый тонист. — Тут ничего нет. Ничего, кроме смерти.
При упоминании смерти водитель занервничал, но, оставаясь верным своему долгу, показал запись на планшете.
— Вот здесь, видите? Приказ появился полчаса назад. Напрямую от Грозоблака, приоритет высокий. Я бы спросил, к чему это всё, но вы не хуже меня знаете, что ответа не будет.
Озадаченный тонист еще раз глянул на грузовики и заметил, что они оснащены холодильниками. Старик глубоко вздохнул и решил не задавать вопросов. Тонисты всегда сжигали своих мертвых… но Набат велел им этого не делать, а Гром прислал эти машины. Выжившим оставалось одно — вдохновиться духом Тона и подготовить тела к нетипичному путешествию в Верхнюю Октаву.
Потому что вот они, грузовики, — у порога. Они есть, и их не минуешь.
Курат Мендоса был человеком практичным. Он мыслил масштабно, что дано немногим, и знал, как играть с обществом, как, осторожно подталкивая, поворачивать его внимание в нужном направлении. Внимание — на самом деле только оно и требовалось. Публику достаточно лишь легонько погладить, чтобы она сосредоточилась на чем-то специфическом, будь то синие полярные медведи или юноша, разодетый в серебро и пурпур.
С Грейсоном ему удалось достичь феноменального успеха. Мендоса и сам уверовал, что такова была его изначальная цель. Что, возможно, Тон — в который он искренне верил в лучшие свои дни, — послал ему Грейсона, чтобы превратить курата в проводника своей воли. В религиях смертного времени Мендосу бы канонизировали за все, что он сделал для тонизма. Но вместо этого его отлучили.
Он снова превратился в скромного рядового тониста, обрядился в рубище и стал путешествовать в поездах, где люди отворачивались от него, не желая признавать его существование. Он подумывал отправиться обратно в монастырь в Канзасе, вернуться к привычной простой жизни. Но за эти несколько лет он распробовал вкус власти, и отказаться от нее было непросто. Грейсон Толливер никакой не пророк. Сейчас тонистам нужен Мендоса, — нужен больше, чем этот мальчишка. Мендоса найдет способ залечить раны, нанесенные его репутации, устранит повреждения и раскрутит какой-нибудь новый продукт. Ибо если он что и умел делать, так это раскручивать новые продукты.