— Оно хранилось в защитном боксе, — возразил Поссуэло. — Что бы от него ни осталось, оно должно быть помещено в музей. — Помолчав, он добавил: — Но там были и другие интересные экспонаты.
Поняв, что больше Поссуэло ничего не откроет, Джерико сказал/а:
— Ясно. Я сообщу другим бригадам, что они могут начать подъем из тех секторов, которые лежат на плато. Но останки из впадины будет поднимать моя команда — только она и никакая другая.
Поссуэло немного расслабился. Он долго всматривался в Джерико, и в его взгляде светилось то ли любопытство, то ли восхищение, а может, понемногу и того, и другого.
— Сколько тебе в действительности лет, Джери? — спросил он. — Твои люди толкуют о повороте за угол, что увеличивает твой возраст минимум в два раза… но ты выглядишь старше. Мудрее. Думаю, это был не первый твой угол.
Джерико тоже немного помолчал/а, обдумывая ответ.
— Мне не столько лет, сколько я говорю команде, — наконец признался/ась Джерико. Потому что полуправда все-таки лучше, чем ложь.
Твердое Сердце, от которого великий плавучий город получил свое название, было самым старым живым сердцем на планете. Жизнь в нем поддерживалась электростимуляцией, а специальные наниты способствовали его вечной молодости. Ритмично пульсируя, оно совершило девять миллиардов биений и стало символом человечества, победившего смерть. И все же оно умерло, когда город затонул и к электродам перестал поступать ток.
Как сказал серп Поссуэло, Сердце действительно помещалось в ударопрочном корпусе из закаленного стекла. Вот только даже такой материал не выдержал давления воды и взорвался, еще не достигнув дна. Что касается самого Сердца — или того, что от него осталось — то спасатели не обнаружили его среди руин. Без сомнения, его кто-то съел — если не хищники, охваченные искусственным безумием обжорства, то какой-нибудь падальщик, случайно оказавшийся поблизости.
В то время как другие команды удовлетворились охотой за более легкой добычей, люди капитана Джери много недель работали не покладая рук… с минимальным результатом. Другие спасатели поднимали наверх сундуки с сокровищами, тогда как команда Джери не находила практически ничего.
Поскольку башни затонувшего города стояли на дне под крутыми углами и при первом же удобном случае грозили рассыпаться и погрузиться на еще большую глубину, посылать вниз живых членов команды было слишком опасно. Тасманийцы-амфибии были хороши в работе на мелководье, но без водолазного костюма нырять глубже чем на 60 метров не могли. Команда Джерико уже потеряла один подводный дрон — его раздробил холодильник, вывалившийся из окна покосившейся башни. Конечно, если бы кто-то погиб, их можно было бы послать на оживление, но для этого надо было сначала поднять тела на поверхность из глубоководной впадины. Дело попросту не стоило такого риска.
Поссуэло, обычно спокойный и невозмутимый, начал выказывать первые признаки раздражения.
— Я понимаю, что это очень тонкий процесс, — сказал он, когда пошла шестая неделя подводных исследований с помощью дронов, — но даже морские улитки ползают быстрее, чем твои спасатели!
Его раздражение усугублялось тем, что на место прибывало все больше и больше судов, принадлежащих другим серпам. Явились представители чуть ли не всех региональных коллегий. Потому что все знали: Поссуэло охотится за Хранилищем Прошлого и Будущего. Когда оно лежало в месте, слишком холодном и слишком глубоком, чтобы туда дотянулись даже солнечные лучи, это всех устраивало. Но в данном случае «с глаз долой» не означало «из сердца вон».
— Ваша честь, простите мою дерзость, — сказал/а Джери Сидни (то есть серпу Поссуэло, ибо теперь они называли друг друга просто по имени), — но мы говорим о стальном сейфе, заключенном в другом стальном сейфе, погребенном под тоннами обломков на опасном склоне. Даже если бы он лежал не на дне моря, до него было бы трудно докопаться. Такая работа требует тщательной инженерной подготовки, труда и, что всего важнее, терпения!
— Если мы не поторопимся, — возмутился Поссуэло, — явится Годдард и заберет всю нашу добычу себе!
И все же Годдард здесь до сих пор демонстративно отсутствовал. Он не послал ни спасательной команды, ни представителя, чтобы урвать положенную долю бриллиантов. Вместо этого он публично вопил об осквернении священных вод и об издевательстве над мертвыми и заявлял, что не желает ничего из того, что будет там найдено. Но он лицемерил. Он жаждал этих бриллиантов, пожалуй, больше, чем кто-либо другой.